Integrale

Ранние дни Килмани, Файф. Джим Кларк родился в комнате справа на втором этаже. Ферма и фамильный дом Кларков до 1942 года Джим Кларк безмерно любил и уважал своих родителей и свою семью. Они были для него образцом для подражания, примером правильного поведения и даже нравственности. Это была очень замкнутая семья, которая требовала многого от него, и как говорила Салли Сворт, Джим иногда чувствовал, что они ожидали слишком многого. Однако он вел себя очень осмотрительно и всегда старался произвести правильное впечатление дома. Салли была среди тех друзей, которые научились быть осторожными и не затрагивать особенно чувствительных моментов. Джим Кларк родился 4 марта 1936 года, и стал младшим из пяти детей в семье и единственным мальчиком. Его отец, Джеймс Кларк-старший, вел хозяйство в Западном Килмани, в деревне Килмани, которая находится возле шоссе А914, ведущего в наши дни к дорожному мосту Тай и дальше к Данди. В 1936 году мост Тай был единственной дорогой, заменяющей злополучную железную дорогу, которая так впечатляюще обвалилась в 1879 году. Килмани удобно устроилась посреди невысоких холмов на севере королевства Файф, как его называют в народе, поскольку оно никогда не было королевством. Время от времени графством или герцогством, но никогда королевством, хотя оно и было самодостаточным, ограниченное устьем реки Тай на севере и рекой Форт на юге. Сорок миль в длину и двадцать в ширину, полуостров Файф достаточно холмистый, самая верхняя точка находится среди холмов Ломонд - 1713 футов (522 метра). К востоку простирается Северное море с бахромой песчаного берега, окружающей Сант-Эндрю, бывший епископской епархией в 908 году и городом с самоуправлением в 1140 году, который считается родиной гольфа и где находится первый университет Шотландии. К западу находится Лох-Левен, Перт, и бастионы холмов Очил, возвышающихся на скромные 2,363 футов (720 метров). Утверждение американского телевизионного Флит-стрит о том, что Джим Кларк был этаким романтичным горцем, имеет под собой мало оснований. В 1942 году, когда ему было шесть лет, они переехали на Шотладские Границы, в Бервикшир, просто еще на одну ферму, в полудюжине милях от Англии, практически в пределах досягаемости солёных брызг Северного моря. Джеймс Кларк-старший был человеком честолюбивым. В западном Килмани сочетались зерновые и скот, и он разводил овец и откармливал скот, как правило ирландский и хороших пород, но бывший в плохом состоянии, когда его покупали у той же семьи в Дублине, с которой торговал еще его отец. Это была торговля, основанная на доверии: ни одна из сторон не стала бы пытаться перехитрить другую, потому что не хотелось портить не только хороший бизнес, но и давнюю дружбу. Доверие и вера были основой культуры в семье Кларка. Джеймс и Хелен Кларк не поощряли гонки, хотя и гордились титулами чемпиона мира. Джим постоянно волновался из-за их «очевидной озабоченности» и грозился не участвовать в Индианаполисе. Поколение его отца прошло сквозь Первую Мировую Войну и депрессию тридцатых. Родившийся в 1897 году, Джеймс-старший начал разводить овец, присматривать за ягнятами, когда ему было 12 лет. В 17 лет он присоединился к йоменам Файфа и Форфара, обучался в Саффолке, призван в Черный Дозор, батальон в килтах, и отправлен на западный фронт. Он томился в траншеях, сохранив горькие воспоминания о крайней нужде и о дожде, и о том, как французы отрезали подачу воды, оставив солдат страдающими от жажды, грязными и голодными. Он никогда не простил этого французам. Он выжил в этой мясорубке, но в последние месяцы конфликта, зимой 1918 года, попал в плен при Камбре и был отправлен в угольную шахту возле Эссена. Немцы хорошо обращались с ним, хотя из его дневника видно, что помощь Красного Креста была жизненноважным дополнением к его скудной диете. В семье сохранились памятные вещи того периода, в том числе и словарь, который ему дал охранник, чтобы он мог учить немецкий. Кроме того, у него было собрание сочинений Роберта Бернса, большую часть из которых он выучил наизусть. Прошел целый год, пока он поправился настолько, что смог вернуться к фермерству. Дед Джима вложил деньги в ферму в Кинроссшире с прекрасным видом на Лох-Левен. Её размеры впечатляли: 1000 акров. Эти фермы на холмах вообще были большими, а соседняя в свое время была куплена для брата, что привело к семейному соперничеству по части овец на сельскохозяйственных выставках в Кинроссе и Перте. В июне 1924 года он женился на Хелен Найвен (родившейся на юге Файфа в 1900 году) после года помолвки, но к 1931 году ему порядком надоела эта ферма на холмах, так что он переехал на восток, где снял ферму, принадлежавшую семье Анструтер-Грей в Килмани. Теперь он больше занимался пашней, что означало появление новых порядков, но это получалось настолько успешно, что он взял на себя еще три фермы. Своими достижениями он был во многом обязан хорошей сельскохозяйственной технике: он был настоящим знатоком в том, что касалось техники. Это был долгий и счастливый брак. Джеймс был отзывчивым, словоохотливым и любил общаться с людьми. Хелен была гостеприимной, доброй, но застенчивой, хотя, когда это требовалась, становилась настоящей хозяйкой. У обоих было много родственников, которым сестры Джима были всегда рады. Одна из сестер описывала свою мать, как бережливую, хотя иногда она и готовила на двадцатерых в выходные. Отец Хелен держал мясные лавки, занимался фермерством и стал мэром Инверкитинга в 1911 году. Он отправил Хелен на время в школу в Эдинбурге, что ее не очень беспокоило. Наконец, сын и наследник. Джим с няней и сестрами Изабель, Бетти и Сьюзан. Вскоре после того, как его родители и старшие сестры - Мэтти, Изабель Сьюзан, - переехали из Кинроссшира, в Килмани родилать сестра Джима Бетти, а три с половиной года спустя на свет появился будущий чемпион мира, к радости Джеймса Кларка-старшего. Все девочки были очень хороши, и родители нежно любили их, но это был, наконец, наследник. Уолтер Хайес приписывает некоторые черты характера Джима тесным семейным связям: «Там был матриархат. Вокруг порхали прекрасные милые дрозды и малиновки, и вдруг к ним впихнули этакого фламинго». Джим Кларк-младший вырос в атмосфере укоренившегося пресвитерианства, где обман был таким же чуждым явлением, как плохие манеры или жульничество при игре в бридж. Это не было правилом, в нем не было необходимости, но они все выросли с четким пониманием, что правильно, а что нет, что хорошо, а что плохо. Это все было частью классической пресвитерианской этики, морального кодекса, созданного для управления и процветания небольшой группки немногочисленных сельскохозяйственных поселений в северных землях. Фермерский дом в Килмани был квадратным, хорошо построенным, стоял в стороне от дороги, с примыкающими с боков и сзади хозяйственными постройками. Слева от широкой входной двери всегда ждала гостей отведенная для них комната. Справа располагалась гостиная и большая столовая с огромным столом, чтобы хватило места всем друзьям и родственникам, которые заполняли дом. Комнаты за кухней включали спальни прислуги, а наверху была большая ванная, гостевая спальня и еще три спальни. Лестничный пролет разделялся, открывая дорогу к еще нескольким спальням над входной дверью, которые семья занимала в разных комбинациях в разное время. Им приходилось удваивать их количество, когда из Глазго прибывали эвакуированные из-под бомбежек. Это был просторный и счастливый дом. За Бетти и Джимом присматривала няня, и, кроме того, в дома постоянно жили две служанки. Семейные собрания были частыми, большими и шумными, а по выходным родственники и друзья собирались поболтать, особенно часто в летнее время. Отец семьи был ответственным, трудолюбивым, старшим ребенком из девяти, четверо из которых были его младшими братьями, и чувствовал ответственность за то, чтобы все было сделано надлежащим образом. Педантичный и надежный, он выговаривал тем, кто не обладали этими качествами. Пресвитерианский староста в Килмани, Джеймс Кларк с 1931 по 1942 год также избирался сессионным клерком, чей пост был ключевым в комитете управлявшем церковью. Сессионный клерк был мирской должностью в Шотландской Церкви и породил семейные шутки о том, что Джима едва не окрестили Джеймс Сессионный Кларк. Сестра Джима Бетти считает, что у ее отца была сильная, уверенная пресвитерианская вера: «Я думаю, сдержанные шотландцы мало говорят об этом, но он регулярно ходил в церковь». Когда старшие сестры ходили в воскресную школу, она сопровождала отца. «Он был старостой, так что нам нужно было идти рано, и я забиралась на кафедру и ждала остальных. Мама тоже приходила, когда она не была слишком занята, готовя воскресный обед». Эддингтон Майнс. Ухоженные лужайки и элегантный внешний вид дома Джима до его переезда в апреле 1966 года. Джеймс обычно уезжал далеко, чтобы найти хорошие цены на скот и овец, и во время одного путешествия к Шотландским границам нашел ферму Эддингтон-Майнс возле Данса. Он осмотрел её и в течение нескольких дней согласовал сделку. Это не было внезапным порывом: он думал, что Мерс в Бервикшире, плодородная равнина к северу от реки Твид, была одной из лучших сельскохозяйственных областей в Шотландии. Вести хозяйство там было заветной мечтой и целью; фермеры с севера и запада все еще приезжают на Границы в поисках плодородной почвы и мягкого климата. Это одна из самых солнечных частей Шотландии, хотя восточный ветер, дующий через Северное море из Скандинавии, может принести ледяной холод или загнать влажный туман далеко вглубь страны. Джим Кларк пошел в деревенскую школу в Килмани с сестрой Бетти. Изабель училась в школе в другой деревне, а Мэтти и Сьюзан были уже достаточно взрослыми, чтобы ездить на поезде в старшую школу Данди, через серебристый Тай из бессмертной поэмы Уильяма МакГонагалла. Их отец купил Эддингтон-Майнс в мае 1942 года, но была только первая неделя августа, до того, как семья переехала. Сьюзан было 14 лет, так что она и Изабель ездили в Старшую школу Бервикшира. Джим и Бетти ходили пешком или ездили на велосипедах в младшую школу в Чёнсайде, где они были яркими школьниками в великолепном здании, шедевре архитектуры, которое было больше похоже на загородный одеон, чем на небольшой деревенский дом знаний. Построенный в тридцатых годах, он был чем-то вроде местного отличительного знака, которым небольшой приграничный городок очень гордился. В Эддингтон-Майнсе была дюжина или что-то около того коттеджей, занятых рабочими фермы, и еще шесть поодаль, так что местных детей в школе с Джимом и Бетти было достаточно. Они играли в сложные школьные игры, зимой катались на санках и на коньках на озере, которое замерзало от холодного дыхания северо-восточного ветра. Ар-деко на Шотландских Границах. Школа «Чёнсайд», уменьшенная версия Высшей школы Кельсо, и к тому же на расстоянии пешей прогулки от дома. Джим был на хорошем счету в школьных спортивных секциях, Бетти рассказывала, что у него было хорошее чувство равновесия, и он был быстр и ловок. Он обычно побеждал ее в настольный теннис на большом коричневом обеденном столе. Когда приходили гости, он включался в горячую игру во французский крикет или в теннис на широкой лужайке Эддингтона. Чтобы поиграть в теннис более серьезно, они ездили на велосипеде на травяной корт к Эддингтонскому мукомольному цеху, где он играл хорошо, не считая склонности к ударам в крикетном стиле. Дождливые дни означали многочасовые партии в «Монополию». Летом были долгие разговоры, собаки, с которыми нужно было гулять, и животные, за которыми - ухаживать. Детство проходило в деревенской идиллии: мало волнений, много тесных семейных отношений. Джим оставался в школе в Чёнсайде, пока, когда тучи войны рассеялись и в жизни вновь появилась уверенность, их с Бетти не отправили в интернат. Джим учился в Клифтон-Холле, подготовительной школе возле Эдинбурга, с 1946 по 1949 год, а Бетти с другими девочками Шотландских границ - в Сент-Хилари, которую во время войны эвакуировали из Эдинбурга в замок Телестэйн в Лодере. Джим пошел в школу в Лоретто с зимнего семестра 1949 года, к тому времени Сант-Хилари вернули в Эдинбург, так что на экскурсии в столицу с мамой обычно ездили оба, и Бетти тесно общалась с братом. Джим любил музыку, они ходили на концерты оркестра в Ашер-Холл, и Бетти помнит, что среди его любимых представлений был Александр Бородин и его эпический «Князь Игорь» и знаменитые «Половецкие пляски». Он пел в хоре Лоретто, принимал участие в постановке «Страстей по Матфею» и однажды, к удивлению матери, пел соло на богослужении в воскресенье. Когда он появился на «Пластинках необитаемого острова»1 с Роем Пломли в 1964 году, его выбор записей был очень широким, от мелодичного хора «Орфей» из Глазго до «Whistlin' Rufus» Криса Барбера, включая Билли Джея Крамера и группу шотландского танца Джимми Шэнда. «Muckin' o' Geordie's Byre» Энди Стюарта напоминала ему о ферме, а «The Party's Over» в исполнении Пегги Ли, - возможно, о романтических вечерах где-то далеко. Кроме того, он выбрал отрывки из знаменитой юмористической речи Джерарда Хоффнунга на «Оксфорд Юнион» и «Овца может пастись спокойно» Баха, которую органист в Лоретто обычно играл уже для себя после вечерней службы. Влияние Лоретто было очень глубоким. Частное образование было и остается редким явлением в Шотландии, вот почему на той первой встрече в Эдинбурге я решил, что Кларки состоятельная семья. Образование в Шотландии традиционно мирское, и 96% население получают государственное образование. Из оставшихся четырех процентов большинство учатся в частных школах под Эдинбургом. Стоит отметить, что в юго-восточной Англии это число составляет 14% или более. Так что жизнь Джима началась в привилегированной части шотландского общества, в уважаемом заведении, чьи корни уходят в 1820 год. В число его зданий входил «Пинки Хауз» рядом с местом сражения скоттов с Генрихом VIII в 1547 году. Возле расположенного неподалеку городка Престонпанс в 1745 году было кровопролитное сражение, и «Пинки Хауз» отвели для раненых; пятна крови раненых до сих пор видны в Длинной Галерее. Принц Чарльз Эдвард Стюарт, милый принц Чарли провел здесь две ночи, в комнате, которую когда-то занимал юный король Чарльз I, перед тем, как вошел в Эдинбург. Билл Корми, позже сам ставший гонщиком-любителем, жил в одной комнате с Джимом Кларком в Лоретто, и помнит его, как очень замкнутого человека. «Он был очень самодостаточным. У него было мало близких друзей. Он на самом деле был не очень-то разговорчивым, но у нас был общий интерес: машины, - и я очень завидовал, когда он вернулся после каникул в середине семестра и сказал, что он управлял девятью десятками лошадиных сил. Мы ему не поверили, конечно. Ему было только 14 лет». Джим Кларк в возрасте 16 лет. Последний год в Лоретто. «Я не был образцовым учеником…» Лоретто была строгой школой в пятидесятых, менее радикальной и склонной к экспериментам, чем Гордонстоун, основанный в 1934 году, но, тем не менее, преследовала те же цели воспитания характера и патриотизма. Там твердо верили, что следование давно устоявшимся правилам было основной частью правильного поведения. Школьный девиз «Spartan nactus es: hanc exorna», что означает дословно: «Ты достиг Спарты: укрась ее». Это можно более обще перевести как «Ты добился привилегии жить, как спартанец: докажи своим примером, что у тебя есть что-то стоящее». Лоретто в пятидесятых, рисунок шотландского художника В.К.Хендерсона изображает Alvis отца Джима, школьную униформу. Мальчики носили галстуки только по самым торжественным случаям. Ученики в Лоретто были из интеллигентных и военных семей, гражданских и иностранных учреждений, из фермеров и рабочих. Корми помнит, что многие были из зажиточных семей: «Но были и другие, чьи родители жертвовали действительно многим, чтобы дать ребенку «хорошее образование». Деньги или их отсутствие никогда не влияло на отношение в школе, и если и случались какие-то сложности, руководство старалось их не показывать». День в Лоретто начинался с холодной ванной для всех мальчиков сразу же после подъема в 7 утра. И летом, и зимой, они ныряли по плечи в большие чугунные бадьи с холодной водой, мазохисты приседали и плескали водой на лица и волосы, но большинство успевали туда и обратно за пару секунд и не допускали задержек в ровной очереди из голых блестящих тел. Сообразительные мальчики научились оценивать волны в этой ванной, запрыгивая туда, где как раз было мелко, и проворно выскакивая обратно до того, как вода возвращалась. Если расчет был верным, вода доходила только до талии мальчика, если ошибочным - он окунался по самую шею. Спальни различались по размеру: в них спали от четырех до более дюжины мальчиков, которыми руководил обычно ученик шестого класса. Старостам полагались отдельные комнаты и освобождение от купания по утрам, которое вместо них выполняли ученики третьих или четвертых классов. Старосты могли опоздать на завтрак на десять минут, пить кофе вместо чая, выкуривать сигару по воскресным вечерам и срезать дорогу по лужайкам. Они носили длинные серые фланелевые брюки и не застегивали пуговицы на жилетах. «Дедовщина», обычная практика для общих школ, когда младшие ученики выполняют поручения и унизительную работу для старших, здесь была запрещена. У всех мальчиков, независимо от возраста, были обязанности, которые давались на неделю или иногда на две, например, чистить столы в холле, звонить в звонок и так далее. По утрам за перекличкой следовала десятиминутная легкая пробежка вокруг старого Мюссельбургского ипподрома и полянок для гольфа. Ели за длинными столами, некоторые - на 40 мест, где старосты сидели по обоим концам столов, и затем ученики шестого класса и дальше по старшинству, с третьеклассниками посередине. Ученики, становясь старше, продвигались к концам стола, что означало, что первые порции получают старшие, и остатки достаются третьеклассникам. На завтрак всегда была каша, что-нибудь горячее, например, яичница или сосиски и мучная булочка. Большинство мальчиков дополняли ее собственным джемом или мармеладом, которые хранили в расположенных рядом шкафчиках для еды. В 9:55 было для всей школы проходило собрание у директора или «двойка» - его так называли, потому что, чтобы попасть туда вовремя, приходилось бежать вдвое быстрее. Обычно оно состояло из объявлений, краткого чтения Библии и молитвы. В 10:15 все возвращались в классы на еще три урока с десятиминутным перерывом на молоко с печеньем. Шестиклассники освобождались от физкультуры, но вместо этого 40 минут рубили дрова для школьных печей. После ланча была еще одна «двойка», на этот раз у управляющего школой, с объявлениями, касающимися спортивной жизни школы или встреч в клубах. В 13:50 начинался еще один урок, за которым следовали обязательные занятия спортом или физкультурой, регби осенью и весной, хоккей весной и крикет летом. Если все площадки были заняты, занятия все равно были обязательны, и те, кто не играл в «пятерки» 2 или в теннис - и не рубил дрова - должен был пробежать пять или семь миль. После всех упражнений ученики принимали горячую ванну, за которой следовала еще одна холодная. Спорт и игры были важной деталью. В школе верили, что жизнь - это соревнование, и все должны участвовать в нем. Слабым или полным мальчикам не делали скидок. Некоторые из пробежек проводились на время и за провал отнимали очки. И никто не освобождался от «Маршрута Ньюфилда» на 940 ярдов, который должен был быть пройден за определенное время для каждой возрастной группы. В 16:00 вечера начиналось «легкое чаепитие» - быстрый визит в столовую за кусочком хлеба и пирожным или печеньем, затем еще два сорокаминутных урока и «большое чаепитие»: что-то горячее, предостаточно хлеба и джема, дополненных чем угодно, что было в персональных шкафчиках для хранения еды. Ровно в семь вечера начиналось приготовление домашнего задания. Все ученики до пятого класса должны были прийти в зал Колина Томсона на 90 минут в распоряжение дежурного. Домашнее задание было поделено на три периода по 30 минут, и разговоры были строго запрещены. В 20:30 начиналось свободное время, которое можно было использовать для занятий в клубах, игр в «пятерки» или теннис, репетиций пьес или игры на музыкальных инструментах. Мальчики могли пойти в комнату для рисования, мастерскую или библиотеку, или просто бродить вокруг и болтать. Наконец, в 21:10 начиналась еще одна «двойка» главы школы в столовой, где проходило короткое чтение Библии и молитва. Затем вся школа отправлялась спать, так было каждую ночь, кроме одной в неделю, когда для каждой комнаты была «ванная ночь». Она включала в себя горячую ванну (за которой, конечно, следовала еще одна холодная), что было очень кстати, когда северные ветры, дующие из устья Форта, выстуживали спальни. По всей школе, в любой комнате, где находились мальчики, окна всегда оставались открытыми. В плане дисциплины было самоуправление: за ней следили старшие ученики, составлявшие нечто вроде внутренней полиции. Нарушения были примерно одинаковы и незначительны, вроде провала регулярного осмотра книг и шкафчиков для еды, общей неаккуратности или хождения по траве. Более серьезным проступком был бы пропуск официального занятия. Наказания оглашались после «большого чаепития», и нарушителей отправляли в большие купальни, где староста давал им, как минимум, три удара палкой по спине и до шести, если проступок был особенно серьезным. На наказание отправляли в белых шортах, которые обычно были тоньше обычных и надевались, чтобы подчеркнуть позор. «Шесть раз в белом» назначили только один раз за то время, пока Кларк и Корми были в школе. Учителя назначали еще и классные наказания, в основном за неуспехи в учебе. Делать покупки разрешалось в Мюссельбурге в субботний полу-выходной, но не дальше двухсот ярдов от школы и только в определенных магазинах. Мальчики сильно подозревали, что школа получала определенную благодарность от облагодетельствованных заведений. Это было единственным случаем, когда мальчики общались с окружающим миром. После обеда в воскресенье проводились большие спортивные состязания, и если они проводились против других школ, то их просмотр был обязательным. Позже упражнения стали обязательны для всех, обычно это был бег на небольшую дистанцию. Летом, если не было матча в крикет, можно было проехаться на велосипеде, и популярностью пользовались самостоятельные пикники, с условием, что за первые пять миль нельзя было делать покупки. По воскресным вечерам не было домашнего задания, но вместо него была часовая хоровая репетиция церковной службы на следующий день. Дом смелых Воскресенье означало дополнительный час в постели и никакой переклички. Если не считать урока каллиграфии и двух служб в школьной церкви, это был день отдыха и писем домой. Погулять с родителями разрешалось три раза за семестр между утренней и вечерней службами. «Мы знали, что были привилегированным и избранным классом, - рассказывает Корми. - Мы почти не общались с местным населением. В то же время не было отношения превосходства, наверное, из-за строгого режима в Лоретто. Было лучше, если ты был и общительным, и любил соревноваться, и если для кого-то это было естественно, то другие были вынуждены перебиваться с трудом». Возможно, школа не воспитывала правильного отношения к девушкам. Во время учебы девочки были очень далеко и чем-то почти мифическим - особенно для тех, у кого не было сестер. Становясь старше, ученики строили глазки сестрам других мальчиков, когда они приезжали их навестить. Единственный раз, когда девушек допускали на территорию школы без сопровождения, был в конце летнего семестра, когда шестиклассники исполняли «безрукавку» - это были танцы в спортзале, когда все мальчики надевали белые рубашки с открытой шеей и белые шорты, - и потом провожали девушек в комнаты. Джиму нравилось Лоретто. Он любил спорт и, хотя, возможно, он и не смог полностью принять академию, он ни в коем случае не был отстающим. Он не слишком отличался в школьном деле, оставаясь постоянно в потоке C, но он не был ни медленным, ни ленивым, ни непослушным. Бетти говорила: «Я не могу сказать, в чем он был лучшим, он был середняком в большинстве вещей, не был зубрилкой, но и не последним в классе». Он никогда не претендовал на особую образованность, и его табели успеваемости содержали такие отметки: «Он мог бы добиться успеха, если бы приложил к этому усилия». Он играл в регби, крикет и хоккей и вроде бы не мог понять, зачем фермеру может понадобиться латынь. Его любимым спортом все еще был крикет. Если верить его зятю, Кену Смиту, игроку шотландской сборной по регби, у него «от природы была отличная реакция». С каким-то упрямством Джим преуменьшал свои учебные способности. Возможно, это был способ оправдать свой недостаток общих знаний, который мог казаться постыдным в мире автогонок, полном умных, высокомотивированных, высококвалифицированных людей. Их было много среди хорошо образованных техников и изобретательных инженеров, часто с высшим образованием, как, например, Колин Чепмен. Хотя, возможно, Джим оказывал сам себе медвежью услугу и часто говорил, что невосприимчив к урокам, и попадал в неприятности, прикидываясь прогульщиком, он был сообразительным, умным, относительно трудолюбивым и, разумеется, не хулиганом. Возможно, истинной причиной того, что он принижал свое хорошее образование, было стремление освободить отца от позора, который мог быть навлечен на него после того, как Джим покинул школу в 1952 году, в 16 лет. Это было сделано, в конце-концов, чтобы уладить семейные дела, и Джим, возможно, переживал преждевременное расставание со школой глубже, чем это показывал. Однажды он сказал, что покинул школу, когда отец понял, что он не станет прилежным учеником, но было что-то извиняющееся в его утверждении: «Отец не сомневался, забирая меня из школы. Он считал, что я научусь большему на ферме, чем из школьных книг». Осень 1965 года. После операции из-за язвы желудка у отца Джим с матерью навещают больницу в Эдинбурге. Джим едва не бросил гонки, ожидая выздоровления отца. Причиной покинуть Лоретто стал кризис в семье. Его дядя и дед умерли с разницей всего в две недели, и нужно было приниматься за наследство. Джима выдернули из школы, назначили ответственным за Эддингтон-Майнс, и как только он достиг нужного возраста сделали участником семейной фирмы. После этих смертей Джеймс Кларк-старший управлял тремя фермами. В добавок к Эддингтон-Майнс он управлял Керчестерс, оставшимся от его отца, и Овер-Роксбургом - вместо его брата, и все три продолжали принадлежать семье. Джеймс Кларк-старший управлял Керчестерсом, двоюродный брат Джима (еще один Джеймс Кларк) - Овер-Роксбургом, а Джим руководил Эддингтон Майнс. Неопределенность. Джим балансировал между жизнью фермера и чемпиона мира по автогонкам. Даже в 1963 году его все еще можно было встретить среди овец. Ферма занимала 1240 акров, и еще 200 акров леса. Там было порядка 700 или 800 племенных овец, в трех стадах; в Оксфордских Холмах, Холмах Саффолка и на границах Лейстера, и еще выращивалось около 500 голов крупного рогатого скота для продажи на местных ярмарках. Обычно около 500 акров было распахано, и там Кларки выращивали ячмень, пшеницу, овес, картофель и репу. Если бы он не покинул школу так рано, он легко мог бы пойти в колледж учиться на инженера, к чему он проявлял способности. Во время школьных каникул Джим перегонял скот, ухаживал за овцами, и с нетерпением ждал со всей семьей сбора урожая. Это было еще до того, как комбайны автоматизировали этот процесс, и было острое соревнование: чьи стога выдержат непогоду. Он оказался глубже вовлечен в фермерство, но его стремление к хобби - это не было ничем более, - к автоспорту, зародилось в школе. У Билли Потса, двоюродного брата Джима, который вошел в историю автогонок, как человек, курировавший первую авантюру на 100 миль/ч для будущего чемпиона, была ферма неподалеку. «Кларки были очень уважаемой фермерской семьей. Отец Джима и его дед были хорошими фермерами. Они обращали внимание на детали, когда главные вопросы были уже решены. Они были дотошны в покупке лучшего из возможного, не переплачивая сверх меры. Они любили делать вещи правильно». Уход из школы был поворотной точкой, хотя последствия могут не показаться глубокими на какое-то время. В конце-концов, Джим готовился быть фермером всю свою жизнь, и он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Он знал, что ему не будет недоставать советов в этом деле. Семья была рядом, его старшая сестра, Изабель, вела хозяйство в его доме, и он действительно хотел продолжать заниматься тем, чему он учился и к чему готовился с детства. Бетти чувствовала, что у него были иные причины радоваться разлуке со школой: «Это означало, что он будет водить собственную машину, и при том скоро. Он водил с девяти лет, он любил страну, и знал множество людей среди фермеров». Джим стал членом Клуба Молодых Фермеров, которые занимались автокроссами, и ему начал нравиться мир за пределами школы. Улыбка Кларка заполнила кадр. Его прилив энтузиазма по отношению к машинам почти разбился о незыблемое неодобрение отца. Отец оказал большое влияние на характер и мировоззрение Джима. Когда его отец заболел, Джим часто приезжал домой, даже связанный обязательствами продолжать гоняться в 1966 году. После того, как он выиграл свой первый чемпионский титул, он обстоятельно обсуждал с отцом возможность отставки. Колин Чепмен убедил своего любимого пилота остаться, и хотя Джеймс Кларк-старший хотел, чтобы Джим вернулся на ферму, он, скрепя сердце, одобрил это решение, потому что знал, что сердце Джима теперь принадлежит автогонкам. Отец Джима передал детям свои знания, как вести хозяйство, дела, финансы, ухаживать за животными и выращивать посевы. Его мама не хотела, чтобы девочки работали на ферме, но отец так не считал, особенно во время войны. Он не одобрял, когда девочки ездили верхом, потому что его двоюродная сестра погибла именно так. Влияние, которое на Джима оказали четыре старших сестры, должно было сказываться очень долго; возможно, они создавали такую теплоту и уверенность дома, что это привело к относительной неуверенности, которую он чувствовал вне дома. Было и другое влияние, которое отец Джима передал детям, и которое было еще более глубоким. Первая Мировая сыграла большую роль в становлении суровой философии Джеймса Кларка-старшего; а Джим никогда не чувствовал себя за границей так же комфортно, как дома. Это было частью того шотландского духа, который Уолтер Хайес считал таким неуловимым. Шотландию называют национальной деревней, её маленькие размеры означали не только то, что я смог познакомиться с двумя величайшими гонщиками чемпионатов мира современных лет, они создали организации, отличные от их английских аналогов. Главным в семейной культуре большинства шотландцев была церковь, не только из-за официальных связей с ней Кларков, но и из-за эффекта, который ока оказывала на шотландские нравы и общество в целом. У церкви Шотландии в девяностых годах было 800 тысяч прихожан, или 22 процента взрослого населения. В тридцатых в Килмани эта пропорция вероятно приближалась к пятидесяти процентам. Аналогичные цифры в Англии составляют три процента, что показывает влияние пресвитерианской идеологии - при этом необязательно ходить в церковь - на практически все аспекты жизни в Шотландии и, особенно на то, как вели себя Кларки, отец и сын. Джеймс Кларк говорит восхищенным дочерям, что у них теперь есть брат. 4 марта 1936 года. (надпись на рисунке: «Все в порядке дети мои! Наконец-то, мальчик!») Так же на них повлияло воспитание в обществе, живущем по законам Шотландии. Это тоже значимая часть структуры шотландского общества, почти неосязаемая, но глубоко укоренившаяся. Закон Шотландии основывается не на прецедентах, решениях, принятых судом, которые используются при рассмотрении последующих дел. Он основывается на правилах, написанных для маленькой и относительно бедной страны до объединения в 1707 году. Под влиянием континентальных европейских ученых, по шотландскому закону не всегда нужно ждать суда, чтобы вынести вердикт. Теоретически для многих юридических проблем можно было найти решение в книге. Это узаконивало словесную договоренность, и, как результат, Джим Кларк не считал письменный контракт с «Lotus» необходимым в первые два года выступлений за эту команду. Примечания: 1 - Программа на BBC Radio 4. Гости должны представить себя в роли потерпевших кораблекрушение и выбрать 8 дисков с музыкой, которые они бы хотели иметь при себе. 2 - Род игры в мяч.

Призвание - гонки Стирлинг Мосс, величайший пилот, никогда не выигрывавший чемпионаты мира, наблюдает за Грэмом Хиллом, который выигрывал их дважды. Родившийся в 1936 году Джим Кларк стал чемпионом мира в 1963 и 1965 годах, упустив победу еще дважды, а возможно и трижды, в основном по вине ненадежной техники. Он был первым не-американцем, победившим в Индианаполисе-500 за почти пятьдесят лет, и был самым одаренным гонщиком из своего поколения. Он был одним из горстки за всю историю автогонок, кто мог претендовать на звание лучшего за все это время, и одним из совсем немногих, кто мог вызывать восторженные аплодисменты, сохраняя скромность и умение смущаться, которые никогда не казались наигранными. Персональная легенда Джима Кларка состоит из целого списка достоинств. Его любили и уважали, как прямого, честного и азартного, простого фермера с Шотландских Границ, который всегда сражался честно, был великодушным, побеждая, скромным, стеснительным, любящим уединение, и спокойно переживал редкие неудачи. Он был прославленным любителем погрызть ногти и известным своей нерешительностью. Он так долго не мог решиться предложить руку и сердце своей давней подруге Салли Стоукс, так что она ушла от него и вышла замуж за Эдда Сворта в 1967 году, устроив поистине автогоночную свадьбу года, с дочерьми Грэма Хилла и Колина Чепмена в роли подружек невесты. Дэймон Хилл был самым юным гостем. Святой Эд. Он не хотел, чтобы Джимми погиб и остался навсегда запасным вариантом Салли. Он бы лучше отказался от неё. Эд был выдающимся гонщиком и директором гонки во время Гран-при Голландии, и этот пост требовал от него такого же знания французского, итальянского, английского, немецкого и испанского, как и голландского. Он никогда не забывал о своем восхищении своими товарищами-гонщиками и ни разу не остановил гонку. У Салли было свое объяснение нерешительности Кларка. Она говорила, что он становился одним человеком, когда садился в гоночную машину, и совсем другим - когда выходил из неё. Он был настолько одарен от природы, что на трассе мгновенно принимал решения, от которых зависела его жизнь или смерть. В раздражении она часто спрашивала его, как он мог решиться повернуть в первом повороте, и он обычно отвечал: «Никаких проблем. Это приходит само по себе. Это просто». «Но каждый раз, выходя из гоночной машины, он оставлял часть себя самого в ней», - говорит Салли. Дихотомия преследовала его всю жизнь. Джабби Кромбак как-то подвел итог: «Странный человек. Совсем не такой, каким его считали. Все представляли его как вечно милого парня, но он мог быть полным ублюдком, если ему наступили на любимую мозоль. Он на самом деле мог походить на свирепого зверя». Джабби Кромбак понимал Кларка. Друзья и поклонники легко присвоили его пилотированию звание «гениального». Соперники брали времена прохождения круга Кларком в качестве эталона, чтобы оценивать свои собственные. Его рекорд в 25 побед в гонках Гран-при продержался до 1973 года, когда трехкратный чемпион Джеки Стюарт превзошел его на почтительную одну 1. А процент попаданий в очки был лучше только у Хуана Мануэля Фанхио и Альберто Аскари. По любым меркам автогонок, Кларк был одним из величайших гонщиков в истории. Только лишь Фанхио сохранял большую долю поул-позиций по отношению к общему числу стартов, и совсем немного опережал Кларка по числу быстрых кругов. Рекорд Кларка в семь побед за сезон, установленный в 1963 году, был не побит до 1984 года. Ни один гонщик ни до него, ни после не демонстрировал такого ошеломляющего превосходства в индивидуальных гонках. Джим Кларк выигрывал автогоночный «хет-трик», стартуя с поул-позиции, устанавливая лучший круг и побеждая, одиннадцать раз. Это уникальное достижение началось с Гран-при Британии в 1962 году и завершилось в Южной Африке, с его последней победой в 1968 году. Джим Кларк и покойный Айртон Сенна связаны рекордом по самому быстрому набору достаточного количества очков для выигрыша титула чемпиона мира. Ален Прост установил рекорд по количеству побед в Гран-при, доведя их число до 51, в эпоху, когда за сезон проводилось 16 зачетных гран-при. Джим Кларк гонялся, когда в чемпионате было около восьми зачетных гонок и еще полдюжины незачетных, проводившихся под эгидой Формулы-1, и выиграл 49 из них. Включая две победы в американском Индикаре, общее число его побед равно достижению Проста. Сравнения гонщиков различных эпох редко имеют большое значение. Автогонки Больших Призов прошли через много этапов. Когда еще до войны гонялись великие итальянский и немецкий гонщики - Нуволари и Караччиола - процветал национализм, так что победа команды была более важной, чем победа гонщика. Фанхио в пятидесятых был профессионалом, гоняющимся в профессиональной команде часто против любителей. Сенна гонялся в горячей теплице девяностых, с большим числом гонок, узкими рамками и огромными суммами спонсорских денег, заложенными в основу. Между Фанхио и Сенной, эпоха Джима Кларка в Формуле-1, шестидесятые, охватывает переход от нескольких заводских команд, гоняющихся против многочисленных частников, к соревнованию профессионально построенных и отлично представленных заводских команд, обычно опережающих горстку частников. Но по любым стандартам его достижение - победа почти в каждой третьей гонке с 1960 по 1968 год, старт с поул-позиции 33 раза и 28 быстрейших кругов - было ошеломительным. Он пришел вторым только один раз, завоевав остальные из своих 274 очков в чемпионатах мира, 14 раз финишируя в первой шестерке. Так что, как правило, если машина Кларка финишировала в очках, она финишировала первой. В отличие от некоторых пилотов, даже таких великих, как Стирлинг Мосс, он никогда не гонялся за незаводскую команду и никогда не появлялся на Гран-при на чем-нибудь меньшем, чем хорошо подготовленный Lotus. Когда команда «Lotus» ждала последний двигатель «Coventry-Climax» или «Ford-Cosworth», его машины могли довольствоваться меньшим шансом на победу. В одном из таких случаев он даже привез тяжелый двигатель «H-16 BRM» к его единственной победе, но он никогда не проводил целых сезонов в безденежной команде или на плохо сконструированных машинах. Вдохновленный Джим Кларк принес громоздкому двигателю H-16 BRM его единственную победу в гонках гран-при. Конечно, можно утверждать, что Колин Чепмен, элегантный двойник Дэвида Найвена2, одаренный конструктор, ответственный за машины Lotus, был незаменим и обеспечивал успех Джима Кларка. Эти двое составляли мощную связку: один великолепный гонщик, другой - ослепительный конструктор-новатор. Они понимали друг друга и тесно сотрудничали. Чего бы Кларк добился без Чепмена и команды «Lotus», мы никогда не узнаем. Возможно, он бы вовсе не задержался в гонках Гран-при, возможно, он бы выбрал менее заметную роль, гоняясь только для удовольствия. Возможно, именно соблазн конкурентоспособных машин удерживал его в кресле пилота все это время, особенно в шестидесятые, когда уровень травм и смерти среди гонщиков был беспощадно высоким. Несмотря на роль «Lotus» и Чепмена в успехе Джима Кларка, его удивительное мастерство и талант вызывали глубокое уважение у его соперников и обожание - у неисчислимого числа фанатов. Дэйв Симс рассказывал: «Я почти никогда не видел его сердитым. Он мог разозлиться на Чепмена и сказать: «Послушай, надо было сделать это». Он был настолько джентльменом, что даже когда дела шли плохо, никогда не волновался, так что и другие тоже оставались спокойными. Так что мы могли все сделать. И он был таким простым; если он был не в гоночном костюме, вы бы никогда не подумали, что он имеет какое-то отношение к гонкам». Быть в одной команде с Кларком могло быть разочаровывающе. Один из его напарников вспоминал тестовые сессии, когда он с трудом снимал доли секунд со своего времени на круге, выбираясь из машины вспотевшим, страдающим от жары и напуганным, установив казалось бы непререкаемый и абсолютный рекорд трассы. Потом Джим спокойно сбивал целую секунду, без каких-либо внешних усилий. Его напарник вкладывал всю душу в то, чтобы сравняться с ним, ехал на пределе и за ним, только чтобы выяснить, что Джим легко может снять еще одну секунду. Казалось, его возможностям не было предела. Золотой момент. Солнце отражается на шлемах Джима Кларка (слева) и Майка Спенса. Лица освещены остротой Грэма Хилла. Сильверстоун, 1967 года. Как Оливье на сцене, Кларк был настолько наделен талантом, что соперники считали его абсолютно несравнимым и могли надеяться только на соперничество среди всех остальных. Напарник, соперник и друг, Грэм Хилл был уверен в его тактике на первый кругах гонки: «Что он делал, так это создавал огромный отрыв и просто старался ослабить вашу волю к победе, делая все так, что она казалась невозможной». Он достиг поистине выдающихся результатов с такой легкостью, не подвергаясь опасности, что когда он погиб, весь мир автогонок полностью потерял присутствие духа. Услышав эту новость, Майк Спенс, известный гонщик, выступавший за «BRM» и «Lotus», вторя Дереку Беллу, сказал: «Если это случилось с Джимми, на что надеяться остальным?». Месяц спустя Спенс тоже погиб, убитый передним колесом собственной машины в аварии в Индианаполисе. Через несколько недель после аварии в Хоккенхайме Грэм Голд, автор книг о Джиме и его давний друг, написал проницательный комментарий: «Несмотря на то, что до конца жизни он был очень милым с теми, кого наделил своим доверием, он иногда выказывал раздражение и злобу, которые в общем-то были ему не свойственны. С некоторыми людьми он был жесток, но за этой жестокостью чувствовалось, что Кларк пытается наказать самого себя за то, что не может объясниться. Если у него было невыполненное желание, это должны были понимать все, но просить об этом было все равно что требовать невозможного. Хотя на первый взгляд он казался простым человеком, на самом деле, это была довольно сложная личность». Ян Скотт Уотсон был тем приятелем с Шотландских Границ, невысоким, жилистым, остроумным, который и направил Джима Кларка на путь к автогоночной славе. Он доставал первые машины и заявлял их на гонки, управляя делами Кларка до тех пор, пока Джим побаивался общения с незнакомыми людьми. Он очень не любил прессу. Скотт Уотсон рассказывал мне: «Ему было легко с теми, кого он знал, вот как тебя или Грэма Голда, но совсем иначе дело обстояло с бульварной прессой и теми, кто писал, по его мнению, глупые статьи. Исключениями были Дэвид Бенсон из «Daily Express» и Патрик Меннем из «Daily Mirror». Казалось, он с ними хорошо ладил». У Джима Кларка, без сомнения, было что-то, что можно назвать гениальным, хотя и трудно точно определить, что это было. Это могло быть что-то в генах или необычно развитое чувство баланса. Это могло быть особое восприятие скорости и расстояния, психологическое умение справляться со стрессом, или уникальная комбинация всего этого. Это была не просто быстрая реакция: она есть у многих и, при достаточном рвении и мотивации, они могли бы быть сносными гонщиками, если бы захотели. Роб Уокер нанимал некоторых величайших гонщиков, включая Стирлинга Мосса, за свою долгую и успешную карьеру в роли частника, и верил, что решающим фактором для пилота топ-класса была острота визуального восприятия. Он был убежден, что некоторые, как Бернд Роземайер, великий немецкий гонщик тридцатых годов, могли лучше других видеть даже в тумане. Обостренное чувство баланса казалось имеющим большое значение, и хорошее физическое состояние тоже было очень кстати. Джеки Стюарт олицетворял собой дар к медленным действиям, как на кадрах замедленной киносъемки, но он доказал, что может видеть лучше, чем кто-либо, во время Гран-при Германии 1968 года. Вершины Эйфельских гор вероломного Нюрбургринга окутывал туман, машины были окружены непроницаемой пеленой водяной пыли, дождь и завитки тумана проносились по трассе, и все же он финишировал в добрых четырех минутах впереди всех остальных. Три чемпиона мира. Грэм Хилл, Джим Кларк и Дэймон Хилл (толкает). Генри Тэйлор и Льюис Стэнли наблюдают за ними. Дэвид Бенсон, освещавший большую часть карьеры Кларка подтвердил великолепное зрение гонщика, когда носил галстук с крошечным логотипом, и за 40 футов, через стол, Кларк заметил, что он тоже принадлежал к пародийному Гоночному Клубу Северных Уток. «Было слишком далеко, чтобы можно было заметить эмблему размером не больше ногтя», - говорил Бенсон. Острое зрение было фамильной чертой. Сестра Джима Бетти с такими же темными средиземноморскими глазами могла поддержать брата во многих видах спорта. Среди факторов, которые делали Мосса или Кларка настолько сильнее своих соперников, была и концентрация. Глаза отправляли сигналы в мозг с кристальной четкостью, давая возможность особо одаренным пилотам гоняться и казаться расслабленными. Стирлинг Мосс выравнивал машину для поворота за 100 ярдов до него, затем он считал, что его работа в этом повороте завершена, и мог поискать взглядом на трибунах симпатичную девушку. Айртон Сенна говорил, что когда он входит в поворот, он уже не думает об этом повороте, он уже думает о следующем, и этот подход выгодно отличает великих гонщиков. Тем не менее, любое правдоподобное объяснение мастерства топ-пилотов должно включать в себя полное трехмерное восприятие пространства, позволяющее им поворачиваться, наклоняться и качаться в машинах, сохраняя, тем не менее, равновесие. Как будто у них была некая система гирокомпасов, как в авиации, благодаря которой они всегда знали, куда ехать, даже если мир начинал вертеться вокруг. Дон Фрай, из «Ford Motor Company», который тесно сотрудничал с Кларком во время Индианаполиса, называл его воплощением гонщика. «Его самым большим плюсом, - говорил Фрай, - была его невозмутимость. Когда ему было пять или десять лет, гирокомпас начал вращаться где-то внутри него и превратился в его личный указатель. Он был интровертом. Он жил в своем собственном мире». Пример почти чудесного мастерства Джима Кларка описывает Морис Филипп, конструктор из «Lotus», который отвечал за машину для Индианаполиса-1966. Во время пробных тестов в Снеттертоне, открытой всем ветрам трассе на аэродроме в Норфолке, недалеко от штаб-квартиры «Lotus» в Хетеле, машину Джима развернуло в быстром левом повороте после шпильки. Филипп и Колин Чепмен были встревожены, уверенные в том, что в инциденте пострадали и гонщик, и машина. Они прошли по «восьмеркам», которые оставляли шины, но когда они добрались до места, то не увидели ни обломков, ни гонщика. Трасса была окружена метровым земляным валом, и они поняли, что машина прошла сквозь дыру в нем около 20 футов шириной - ровно столько, сколько нужно, чтобы позволить ей протиснуться боком. Она лежала по другую сторону от него, практически неповрежденная, а Джимми, стоявший рядом, выглядел скромно и смущенно. Он признал ошибку. Его шины Firestone недостаточно прогрелись и были еще не в лучшем состоянии. Филипп был заинтригован, обнаружив, что черные следы от шин стали серыми в середине вращения, там, где он отпустил тормоза в критической точке, чтобы направить машину в проем. Джим спокойно согласился, что он сделал это, чтобы спасти машину и себя, и даже несмотря на то, что Филипп скептически относился к тому, что человек способен восстановить в памяти ситуацию после такого жесткого вращения, доказательства были очевидны. Позже тем же днем, когда рутина тестов опять шла своим чередом, то же самое повторилось вновь. Джима развернуло на подходе к тому же повороту. Характерный шум большого метанолового V-8 внезапно прервался, и все команда «Lotus» бросилась к тому месту, где на этот раз должна была произойти катастрофа, только для того, чтобы увидеть там Джима с точно таким же смущенным выражением лица. Еще одна линия следов шин выдавал похожее на первое вращение, и еще одна аккуратно припаркованная неповрежденная машина. Проем в насыпи требовал исключительной точности, чтобы избежать контакта, и, тем не менее, Джим Кларк сумел проделать это дважды в течение одного дня. После первого случая Филипп мог сказать: «Просто чудесная удача, молодец», - и починить машину. После второго: «Я понял, что, вне всяких сомнений, в кокпите у нас сидит кто-то особенный». 1964 год. Кларк был изображен на программке, но в гонке сошел. Зато победил на «Lotus-Cortina» в своем классе. Психологи определяют стремление гонщиков гоняться, как сильное желание контролировать не только свои машины, но и, символично, собственные жизни. В проведенном в шестидесятые года анализе профессиональных пилотов, «British Journal of Psychiatry» рассматривал, почему они занимаются этим. Большинство выказывали интерес в машинам с детства, как многие мальчики, но «никто (из опрошенных) не стремился в детстве стать гонщиком. Если рассмотреть, что включают в себя гонки, то контроль - это один из важных аспектов и, по-видимому, гонщик должен испытывать заметную потребность в нем. Потребность держать контроль в своих руках удовлетворяется искусным и ловким обращением с машиной на больших скоростях. Вождение на таких скоростях и выполнение задачи, что является несомненно опасным, дарит гонщику определенной возбуждение и чувство успешного контроля над вещами и собой. Неудивительно, что гонщики, как оказалось, должны были обладать высоким соревновательным духом, что подтвердит любой, кто видел, как Джеки Стюарт стреляет по мишеням или другие играют в настольный теннис или гольф. «Им постоянно нужно испытывать самих себя по внешним и внутренним меркам. Они соревнуются друг с другом и с самим собой. Даже если гонка уже потеряна и гонщик оказался далеко позади, он будет стараться пройти каждый круг так хорошо, как только сможет сам и его машина. Почки каждую неделю в своей жизни они переживают смертельный риск. По всей видимости, они намеренно не думают об этом, но, кажется, им недостаточно соревноваться с другими людьми или со своими собственными представлениями о том, что является совершенством. Они играют со смертью, подходя к самому пределу, и это дает, наконец, чувство контроля, и таким образом страсть к полному всемогуществу удовлетворялась». «Страх смерти присущ всем. Вероятно, одно из ярких переживаний зрителей в автогонках - это видеть, как кто-то получает отличный шанс, подойдя к самому пределу своих возможностей, и оставшись абсолютно невредимым. Это всегда обнадеживает». Исследование, включавшее курс беспристрастного изучения пилота, пережившего тяжелую травму головы (почти наверняка это был Стирлинг Мосс после аварии в Гудвуде, положившей конец его великолепной карьере), открыло еще одну характеристику, названную способностью гонщика улучшать свое выступление, находясь под давлением стресса. Реакция гонщиков традиционно быстрее, чем у не-гонщиков, но под давлением реакция пилота ускоряется, в то время как у контролируемых людей она замедляется. Анализ так же предполагает, что гонщики не тратят время на наслаждение полноценной жизнью в обществе и могут быть неожиданно независимыми от отношений, которые обычно необходимы экстравертам. Вместо этого они изображают маску или имитируют поведение экстраверта, даже если они не имеют с ним ничего общего. Превращение Джима Кларка в экстраверта и полный переход к этой психолого-аналитической модели заняло большую часть времени его участия в автогонках между 1960 годом и его смертью, восемью годами позднее. Метаморфоза была в какой-то мере незавершенна, но по большей части оценка психолога была верной. Внешне он мог быть экстравертом, но в душе он был невероятно подавлен. Когда он начал выступать в гонках и ралли в пятидесятых, он был нормальным, сдержанным, простым человеком с ярко выраженным интересом к машинам и соревнованиям. Это было счастливейшее время в его жизни, и он вспоминает то чистое наслаждение, которое он получал от жизни тогда. Накал автомобильных соревнований мог включать в себя возможность потеряться в поле с другом, таким же фермером, Андрю Расселом, и не суметь найти дорогу на слабый свет электрического фонаря. Он вновь открыл для себя простое удовольствие и большой вызов ралли, когда он вместе с Брайеном Мелья пилотировал «Ford Lotus Cortina» на RAC ралли в 1967 году. Это был редкий момент затишья, равновесия. Карьера Кларка - это история нарастающего мрачного предчувствия, по мере того, как он видел, как гонщики попадают в аварии и получают травмы. Этот процесс начался со смертельной аварии Арчи Скотта Брауна в 1958 году. Его усугубили смерти Криса Бристоу и Алана Стейси все на той же трассе Спа-Франкоршамп, в 1960 году, и кульминации он достиг в 1961 году с аварией Вольфганга Графа Берге фон Трипса в Монце, в которую Джим Кларк был вовлечен и в которой его пыталась обвинить итальянская полиция. Это глубоко затронуло его и дало причины считать, что его до самой смерти что-то постоянно беспокоило. Он скрывал свои душевные терзания, полагая это формой самодисциплины. Он отмахивался от трагических происшествий, говоря, что, к счастью, наделен плохой памятью. Это было ложью. Если в выводах «Journal of Psychiatry» и была ошибка, то она заключалась в том, что гонщики «сознательно не думают о смерти». Они в большинстве своем умные люди и, хотя они могут объяснять чужие аварии неудачей, которая по той или иной причине не случится с ними, они, конечно, думают о смерти. Иннес Айленд, бывший предшественником Кларка в команде «Lotus», описывал в трогательном некрологе Кларку, как он иногда закрывал дверь своей спальни наутро перед гонкой и думал, сможет ли он открыть её вечером. Иннес Айленд. Прекрасно осведомлен обо всех опасностях автогонок. Джим Кларк никогда не забывал аварий, которые были результатом технических неисправностей. Гоночные машины по своей природе всегда были легкими и часто хрупкими, построенные на пределе технологии, выходя за границы знаний. Гоночные машины «Lotus» являли собой пример новейших технологий, и их создатели, как и все остальные, кто хотел быть конкурентоспособными, иногда рисковали, забираясь в еще неизведанные области конструирования. Общий эффект аварий, в которых гонщики теряли контроль не по своей вине, был ошеломительным. Контроль, как мы помним, был центром психологической оценки и находился глубоко в подсознании Джима Кларка. Контроль над жизнью и судьбой был для него необходим, и однажды он почувствовал, что теряет его, когда оказался пассажиром в вертящейся гоночной машине, без надежды и без цели. В повседневной жизни он беспокоился о том, что подумают его домашние, и когда он вернулся домой в 1961 году после ужасного происшествия в Монце, которое повлекло смерть не только «Таффи» фон Трипса, но и 14 зрителей, он был вне себя от беспокойства. Он привез пленку, которую просматривал множество раз. Его сестра Бетти рассказывает о его напряжении: «Он был действительно напряжен. Он постоянно пил успокоительное. Он обсуждал это с семьей и был уверен: Таффи налетел на него, намеренно или нет». Этого было достаточно для него, чтобы вернуться к нормальному состоянию и отправиться на ярмарку в Кельсо, где, как он знал, никто не будет винить его в смерти друга. Реакция Джеки Стюарта на опасность была реакцией истинного экстраверта. Он решительно боролся за то, чтобы сделать автогонки безопаснее. Он никогда не слышал, чтобы Джим Кларк обсуждал серьезные аварии, которые так повлияли на него. «Он никогда не говорил со мной об аварии фон Трипса. Он никогда не обсуждал это. Это было частью его защитного механизма и, я думаю, частью его проблемы. Эти аварии были его главным оправданием в нежелании жениться. Он не хотел жениться, оставаясь подверженным большому риску в автогонках, но это могло быть всего лишь поводом избежать необходимости принимать решения. Зандвоорт. 1960 год. Команда «Lotus». Колин Чепмен, Иннес Айленд, Джим Кларк, Алан Стейси. Джим Кларк держал эмоции в себе, и становился все более напряженным с годами, расслабляясь, возможно, только внешне, когда он был в машине, или наслаждался, с оглядкой, впрочем, своей популярностью, которую он принял с готовностью, удивившей многих, кто все еще наивно считал его застенчивым пареньком с фермы. У Джима была легкая походка, но нервные манеры. Этого сочетания Роб Уокер никогда не встречал ни у одного другого гонщика уровня Кларка. Мосс никогда не был так взвинчен и никогда не грыз ногти, как Кларк: «Стирлинг всегда чистил ногти или подрезал их или еще что-то, но он никогда не подавал виду, что нервничает. Единственный раз он выказал слабый признак нервного напряжения в его первой гонке Формулы-1, после его аварии в Спа. Он посетил уборную перед гонкой». Семья. Джим и Сьюзан сзади. Слева направо Изабель, Бетти и Матти. Хелен и Джеки Стюарты были для Джима близкими людьми. Хелен считала Джима неуверенным из-за его привычки грызть ногти, но не могла понять, что сделало его таким: «Его сестры придавали ему уверенность в себе. Может быть, когда их не было рядом, он терялся». Что абсолютно точно - это то, что Джим никогда не поверял своих страхов и волнений об опасностях автогонок кому бы то ни было. Дэвид Бенсон, в соавторстве с кем он написал серию статей для «Daily Express», не мог обсуждать с ним тему опасности. Он мог говорить со своим старым другом Яном Скоттом Уотсоном об авариях, таких как та, с фон Трипсом, описывать, что случилось, но никогда не обсуждал сопутствующие им эмоции. Он никогда не говорил об этом с Хелен или Джеки Стюартами, или Джабби Кромбаком, или Салли Сворт, или с любыми журналистами. Он всегда держал это в себе, размышляя об этом, переживая, и держал за запертой дверью эмоции, которые прорывались только изредка и вне публики, когда он больше не мог их сдерживать. Джим Кларк, возможно, не хотел волновать семью. Питер Хетерингтон считал Кларка «отличным твердым шотландцем, и его обаяние могло только унести вас далеко от реальности. Если вы пытались надавить на него, «створки раковины» захлопывались, и вы больше не могли повлиять на него. Он никогда не говорил об опасности автогонок, кроме как чтобы принять их во внимание, как разумный участник». Так что, пусть и с оговорками, Джим Кларк отлично подходил под модель психологов. За рулем он демонстрировал разницу между тем, чтобы водить машину достаточно быстро, чтобы получить место в последнем ряду стартовой решетки, и вождением еще на милю в час быстрее, чтобы оказаться в первом ряду. Многие гонщики могли сбросить пару секунд со времени на круге за счет характера, решительности, даже храбрости, но последние полсекунды были вне досягаемости для всех, кроме немногих действительно талантливых. Десятые доли секунды, обеспечивающие поул-позицию, выигранные хладнокровно, относительно безопасно и, кроме того, регулярно, были только во власти Фанхио, Нуволари, Аскари, Сенны, Мосса, Стюарта и Кларка. Поул редко завоевывается смелостью, одного бесстрашия для этого недостаточно. Даже герои на трассе редко приписывали свой успех героизму. Как раз наоборот. Матерчатая кепка, кардиган, трость и все взгляды прикованы к овце. Ярмарка в Кельсо. Кларк обладал выверенным и заботливо отточенным мастерством, заключающимся в редкой способности впитывать все прикосновения, звуки и ощущения гоночной машины, понимать их и замедлять действия в достаточной мере, чтобы вести себя соответствующе. Это было сродни езде по лезвию ножа и абсолютно идеально, не в том, чтобы пройти по той же линии в повороте круг за кругом, но выбрать каждый раз единственно верную траекторию в повороте круг за кругом, и если на пути был трафик, суметь сменить траекторию, подстраиваясь под изменяющиеся условия. Джим Кларк мог даже учитывать изменения в самой машине. Во время Гран-при Монако 1964 года отцепился задний стабилизатор поперечной устойчивости, сделав управление весьма проблематичным, что вынудило бы большинство других гонщиков заехать в боксы или замедлиться. Но не Кларка. Он не только сохранил лидерство, но и изменил стиль вождения так, чтобы компенсировать недостаток машины. Еще один раз он оправдал модель психологов, улучшив свое выступление под давлением стресса, стресса, который он сам и вызвал, но все же стресса. Здесь, за рулем, он чувствовал полный контроль над машиной, гонкой и судьбой. Кларк винил себя за промах на первом круге и неизменно улучшал время на круге с 1м 40.7сек до 1м 35.7сек, по мере того, как его топливные баки пустели. Он совершил несвойственную ему ошибку на первом круге, задев барьер в шикане на подъезде к гавани. Видимых повреждений у машины не было, так что он продолжил движение, преследуемый его хорошим другом и соперником Дэном Гарни на «Brabham». Казалось, ему не было дела до того, что стабилизатор больше не влиял на подвеску. Он продолжал гонку, как будто ничего не случилось, и опустился на третье место только, когда его зазвали в боксы, чтобы убрать стабилизатор, пока он не отвалился окончательно и не стал причиной аварии. Он так и не смог победить в Монако. При этом присутствовал бывший механик «Lotus» Дик Скаммел, позже ставший гоночным директором в «Cosworth Engineering». «Его время на круге немного ухудшилось, пока он пытался понять, что случилось, - вспоминает он. - Но потом он вернулся к прежнему времени. Мы не были уверены, в чем была проблема, так что я спустился к шпильке, чтобы посмотреть. Когда Джимми проезжал мимо во второй раз после того, как я добрался туда, он выделил меня взглядом из толпы и показал мне большой палец. Он привык к изменившемуся состоянию машины и продолжал гонку, как будто ничего не произошло». «Носатый» Симс считал его приспособляемость главным преимуществом. «Он мог приноровиться к любой ситуации, даже если с машиной было что-то не так и не было времени её исправить». Гран-при Мексики, 1962 год. Был лишь один пункт, по которому Кларк мог внешне не соответствовать психологическому архетипу. Его стремление к соревнованию никогда не подвергалось сомнению в профессиональных гонках, но в остальных ситуациях его мягкая натура вновь давала о себе знать. Приглашенный рекламировать гоночную модель «Scalextric», он проиграл школьникам «со взглядом горящим», которые теперь всю жизнь будут хвастаться тем, что однажды обогнали Джима Кларка. Во время знаменитой гонки на тележках для развозки молока на шотландской трассе в Инглистоне, рядом с Эдинбургом, он устроил настоящий праздник для молочников, финишировав на втором месте. Ему было нечего доказывать, прокладывая себе дорогу вперед. Все знали, что он двукратный чемпион. Он сам знал, что он двукратный чемпион, и, зная это, он мог дать одному эдинбуржскому молочнику шанс рассказывать своим внукам, что он побеждал Джима Кларка; в каком-то смысле это значило больше, чем победа. Великодушие, вроде этого случая, показывает, каким полным был его самоконтроль, но в то же время каким странным образом он отказывался от него, чтобы удовлетворить глубокую страсть к контролю над машиной и жизнью. У этой беззаботности, которую Кларк демонстрировал за рулем, были и свои недостатки. Когда он тестировал новую машину или деталь, ему разрешали проехать только несколько кругов за один раз, потому что его выдающийся талант автоматически компенсировал практически любой недостаток машины. Из-за этого он был неспособен сообщить какую-либо полезную информацию своим инженерам, потому что попросту нейтрализовал любой недостаток машины за счет изменения стиля пилотирования. Другие гонщики скорее потребовали бы изменить подвеску или амортизатор, или передаточные числа, но даже если машина была совершенно неконкурентоспособна, Кларк, зачастую шокируя своих инженеров, устанавливал лучшее время круга и говорил: «Отлично, оставьте все как есть». Колин Чепмен признавал, что Кларк почти никогда не использовал полностью все резервы своего мастерства. «Его талант был даже больше, чем он когда-либо показывал. Едва ли он когда-нибудь ездил на пределе своих возможностей. Он использовал только девять десятых своего таланта, что делает пропасть между ним и другими гонщиками еще больше». В некоторых случаях, как во время Гран-при Германии на Нюрбургринге в 1962 году, когда он забыл включить топливный насос, Кларк действительно пилотировал на десять десятых. И опять он винил себя за ошибку. Он был раздражен и под воздействием психологического стресса использовал резервы, позволявшие ему вести машину с таким наивысшим мастерством, к которому ему редко приходилось прибегать. Он был абсолютным профессионалом. В его исполнении это казалось простым, но его спортивный стиль был настолько совершенным, что он никогда не терял контроля. Чепмен смог четко выразить мнение других гонщиков. «Я никогда не слышал ни слова критики в адрес техники пилотирования Джима Кларка или его методов в гонке». Был ли он за рулем конкурентоспособной или, как случалось изредка, слабой или поврежденной машины, он всегда имел вдвое больше шансов победить, чем финишировать в первой шестерке. Он был мастером побед вопреки любому сценарию, и несмотря на то, что его триумфы в Индианаполисе (второе место в 1963 году, победа в 1965) были окружены легендами, его величайшей гонкой, возможно, была та, где он даже не победил. Во время Гран-при Италии в Монце 1967 года, в одной из самых драматических гонок современной эпохи, Кларк затмил всех пилотов, все болиды. В Гран-при Италии 1967 года он лидировал, потерял круг в боксах, и затем догнал весь пелетон, обгоняя одну машину за ругой, некоторые даже дважды. Это было невообразимым достижением, уникальным в современных гонках Гран-при. Фактически, он ехал на целый круг впереди всех остальных, пока на последнем круге его машина не сдалась из-за недостатка топлива. Это было изумительное шоу в эпоху, когда машины были почти равны, и судьбы гонок решали считанные секунды, на трассе, знаменитой своими плотными гонками и финишами колесо в колесо. Еще раз Кларк продемонстрировал свой огромный самоконтроль: хотя внешне он оставался спокойным, внутри кипела энергия, повышающаяся с каждой отметкой диаграммы его возмущения или разочарования, или чего угодно, что его мотивировало. Это был один из тех случаев, когда он мог показать всему миру, как много таланта у него оставалось в резерве, приводя своих соперников в отчаяние. Показатель напряжения. Душ после гонки смоет грим. Напряжение несмываемо. Монца могла стать знаменитой победой, но на дне его топливных баков не осталось последних нескольких галлонов. Сначала он винил Колин Чепмена, и после того, как исчезла толпа вокруг победителя, Джона Сертиза на «Honda», и вокруг него самого, как морального победителя, он набросился на Чепмена, обвиняя его в том, что он ошибся в подсчете количества топлива, необходимого на гонку. Его кипящий адреналин сделал Чепмена жертвой острой брани, которая продемонстрировала ту сторону личности Кларка, которую редко можно было увидеть на публике. За десять лет до того Berwick and District Motor Club поступил с ним, как он считал, не совсем честно, несмотря на его несомненный талант, и ему тогда пришлось подчиниться их власти. Сейчас власть была в его руках, и Джим Кларк был очень, очень зол. Монца и Нюрбургринг были виртуозными выступлениями, достойными Хуана Фанхио, Тацио Нуволари, Рудольфа Караччиолы, Айртона Сенны, Стирлинга Мосса или других представителей элиты великих гонщиков с природным, почти мистическим талантом, который выделял их в отдельную категорию. Уолтер Хайес, вице-президент «Ford», игравший ключевую роль в карьере Кларка, сказал на встрече в Эдинбурге, посвященной двадцатипятилетию аварии на Хоккенхайме: «Он родился в один день с Иоганном Штрауссом и Альбертом Эйнштейном3, и подарил нам новый стиль музыки и очень необычную теорию относительности». Он все еще грыз ногти (он говорил, это лучше курения), а впереди были годы трудностей, ведь мир автогонок был все еще полон остроглазых юнцов, уверенных с самого детства, что они станут чемпионами. Джеймс Хант был единственным, кто сделал это, но сотни других так никогда и не приблизились к цели, несмотря на всю свою уверенность. Многие, гораздо позже того, как все вокруг поняли, что они не смогут подняться на этот уровень, пережили свои мечты в любительских гонках или разочаровались, уверенные, что с ними когда-то поступили несправедливо, или считали, что если бы не невезение, их природный талант и обаяние тоже получили бы признание, как это произошло с Джимом Кларком. Современные биографы могут быть очень удивлены и раздосадованы, потому что человек, которого они считали героем, великий победитель, знаменитый исследователь или спортсмен оказывается не таким и прекрасным. Их может разозлить, если они обнаружат героя, который не полностью соответствует их представлениям о нем, и тот факт, что Кларк был замкнутым, вечно неуверенным человеком, может не совпадать с общеизвестным мифом. Автогонки потеряли свою простоту со смертью Джима Кларка. Он вырос во время войны. Многие из его коллег-гонщиков в годы, когда формировалась его личность, в Чатерхолле или клубных гонках по всей стране были бывшими военными, как Джок МакБейн, кому автогонки казались скучными, надежными и даже безопасными, по сравнению с тем, что они делали между 1939 и 1945 годами. Их опасности были несомненными, но для настоящих поклонников они были преодолимыми - если вы обладали талантом Джима Кларка. С неизвестностью покончено. Чепмен приглашает Кларка выступать за «Lotus». (надпись на рисунке: «- Я все сделаю в лучшем виде, господин Чепмен! Но вы не передумаете? – Нет, думаю, с этим покончено, и я нашел второго пилота! Вперед!») Его репутация в безопасности. За годы, прошедшие со времени его смерти, не было ни скандалов, ни переоценок, никаких скелетов не доставали из шкафов, чтобы запятнать его репутацию, не только как одного из лучших гонщиков из всех, когда-либо гонявшихся, но и как обаятельного, скромного и приятного человека. Примечания: 1 - На самом деле, у Джеки Стюарта на 2 победы больше, чем у Кларка - 27. 2 - Английский киноактер, обладатель «Оскара» 1958-го года за главную роль в фильме «За отдельными столиками». 3 - Видимо, Хайес ошибся, Штраус и Эйнштейн родились 14-го марта, тогда как Кларк - 4-го.

Пролог и Эпилог Дэн Гарни. Единственный гонщик, чей талант, по мнению Кларка, был равен его собственному. Гонщик, который восхищался им больше всего. Воскресенье, 7 апреля 1968 года, было черным днем в западной Германии и Британии. Гонка машин Формулы-2 на приз Германии проводилась на Хоккенхайме, унылой небольшой трассе, проложенной сквозь густой сосновый лес, с двумя короткими прямыми, соединенными длинным поворотом и с целым рядом шпилек на стадионной части. Её звездный час наступил вскоре после открытия в 1939 году, когда «Mercedes-Benz» тайно опробовали свои 1,4 литровые болиды модификации W165, перед тем, как отправить их навстречу триумфу в Триполи. В Брендс-Хэтче в Кенте Британский Клуб Гоночных и Спортивных Автомобилей (BRSCC) убедил корпорацию British Overseas Airways вложить деньги в BOAC 500, шестичасовую гонку спортивных машин, где главный интерес представлял новый Ford V-8 F3L Алана Манна, сверкающий красным и золотым, соревнующийся с «Porsche», более старыми Ford GT40, «Lola-Chevrolet», «Ferrari» и одиноким газотурбинным «Howmet». В Хоккенхайме шел дождь и было так холодно, что ременный привод ненадежного датчика топлива на «Lotus Ford-Cosworth» постоянно ломался. Дерек Белл, новичок в Формуле-2 выступал за «Brabham» и считал эти условия очень сложными. Тогда стремительный светловолосый Белл, новое перспективное приобретение «Ferrari», впервые встретил Джима Кларка, который также остановился в отеле «Luxor» в Спейере. Белл присел выпить чаю после субботней практики с Джимом и Грэмом Хиллом, «я, полный молокосос, сидел там с двумя моими главными кумирами». Дерек Белл, новый гонщик «Ferrari». Переломный момент карьеры. Джимми сказал мне: «Не приближайся слишком, когда будешь обходить меня на круг, потому что мой двигатель плюется и взрывается». Я подумал: «Это мой идол говорит мне - ты обойдешь меня на круг. Было очень трудно осознать это». Белл был на шинах «Dunlop», которые были лучше вечно приносящих хлопоты «Firestone», установленных на «Lotus» в этот уик-энд. Он позавтракал с Грэмом и Джимом и доехал с ними до трассы, и это был последний раз, когда он видел человека, чьему примеру всегда следовал, и чья репутация не подлежала сравнению ни с кем. Белл помнил, как механики «Lotus» все утро ездили взад-вперед по паддоку, пытаясь устранить перебои зажигания на машине Кларка, и остался убежден, что именно эта поломка стала причиной аварии. «Я думаю, это была черная полоса для Джимми. Он ехал один, борясь с плохой машиной на шинах, которые работали просто ужасно. Я полагаю, двигатель внезапно заглох. Он автоматически отправил машину в небольшой занос, заблокировав колеса, машина начала скользить, и тут двигатель вновь заработал, задние колеса обрели сцепление с трассой, и машина улетела в деревья. Кларк не слишком любил Хоккенхайм. Он сказал однажды Грэму Хиллу за обедом: «У любого, кто вылетит в эти деревья, не будет никаких шансов». Он квалифицировался седьмым, позади синих французских «Matra MS7» Жан-Пьера Бельтуаза и Анри Пескароло, который выиграл по совокупности двух заездов. Трасса была все еще влажной во время первого из них. «Ford» хотел, чтобы Кларк выступал на одном из новых прототипов, недавно построенном «F3L», в BOAC 500. Коренастый Уолтер Хайес, куривший трубки, задумчивый, умный, бывший редактор воскресной газеты, который пришел в «Ford» на должность директора по связям с общественностью, поощрял участие компании в автогонках и поддерживал карьеру Кларка: «F3L» должен был дебютировать в Брендс-Хетче, и Джимми должен был пилотировать его. Все было предельно ясно. А потом он позвонил мне и сказал: «Я не могу это сделать. Знаю, я обещал тебе, но Колин сказал, я должен ехать в Хоккенхайм». И я сказал: «Джимми, Хоккенхайм это гонка Формулы-2. Что ты делаешь в Формуле-2?» - «Ну, Колин сказал, он пообещал спонсорам». Иногда он звонил мне, когда не говорил с Чепменом. Этакая надежда, что все получится. Два «Ford» Манна были заявлены, один стартовал. Среди гонщиков царила неразбериха. Джек Брэбэм не мог приехать, потому что у него был топливный контракт с «Esso», и он прислал вместо себя Йохена Риндта. У Грэма Хилла и Джима Кларка были контракты с «Firestone», а на машинах Манна стояли «Goodyear». Ими должны были управлять гонщики «Goodyear» - Брюс МакЛарен и Денни Халм. Но в гонке на них участвовали МакЛарен и Майк Спенс, стартовавшие с первого ряда между двумя «Porsche 907». Дэйв (Носатый) Симс был механиком Кларка в Хоккенхайме, и он рассказывал, что тот уик-энд был безрадостным с самого начала. Кроме проблем с ременным приводом датчика топлива, никак не удавалось правильно установить передаточные числа в коробке передач. Кларк и поклонники. Барселона, апрель 1968 года. Это была уже вторая гонка европейской Формулы-2 в этом сезоне. В Барселоне, за неделю до этого, Симс и его коллега Майк Грегори отвечали за машины Кларка и Грэма Хилла. Джим квалифицировался на «Lotus 48» вторым, всего на 0,1 секунды позади «Matra» Джеки Стюарта, но на первом круге в него сзади врезался Жаки Икс. Кларк сошел чрезвычайно разозленный, с поврежденной задней подвеской. Симс рассказывал: «Он был зол, как никогда! Икс попросил механиков установить новые тормозные колодки уже на стартовой решетке, и они не были закреплены, как следует. Его «Ferrari» въехала прямо в заднюю часть машины Джимми в первой шпильке. У Грэма взорвался двигатель, так что мы нацелились на Хоккенхайм, Майк установил новый мотор на машину Грэма, а я - обновил заднюю часть машины Джимми. В первом заезде у Кларка возникли трудности, и после четырех кругов он был восьмым и махнул Крису Ламберту на «Brabham», чтобы тот его обгонял. Ламберт, вскоре погибший в столкновении с Клеем Регаццони в Зандворте, говорил, что, обгоняя, он подумал, что у Кларка были проблемы с двигателем. В длинном повороте на пятом круге, сместившись на внешний радиус трассы, Кларк ускорился примерно до 160 миль/ч. Единственным свидетелем был немецкий маршал, который описывал, как он боролся с управлением, перед тем, как «Lotus» бросило в сторону с дороги прямо в деревья. Удар вырвал подрамник с двигателем и коробкой передач из корпуса машины. Один из маршалов на трассе приехал к гаражу «Lotus» на «Porsche» и его водитель сказал Симсу: «Едем со мной». «Я сказал ему, что я не могу, что Джимми не было, и он ответил: «Да, я знаю. Поехали со мной». «Porsche» отвез его к месту аварии, как раз за тем местом, где позже была построена вторая шикана. Он указал на деревья. Там лежал монокок. Мне было всего 25, и это все выглядело ужасающе. Как кошмарный сон. Я спросил: «Кто снял двигатель и коробку передач? Где они?» И потом я увидел их, в нескольких ярдах в стороне. И я продолжил спрашивать: «А где гонщик? Где Джим Кларк?» Тогда парень и сказа мне: «Мне жаль говорить это, но он мертв». Я не мог поверить в это». «Никто не знал, что делать. Я сообщил в боксы по радио, сказал им привезти Грэма, и он взял руководство на себя. Именно Грэм звонил Чепмену, который катался на лыжах. Он выполнял все эти ужасные обязанности…» Проницательный, осторожный, спокойный. Уолтер Хайес привел «Ford» и Кларка к сотрудничеству. Уолтеру Хайесу сообщили новость, когда машины уже выстроились в Брендс-Хетче. «Это был один из самых ужасных моментов в моей жизни, я стоял в боксах в Брендсе как раз когда BOAC 500 должна была стартовать и услышал, что Джимми погиб». Хайес убедил «Ford Motor Company» построить двигатель «Ford-Cosworth DFV», и среди его четких целей, кроме придания «Ford» нового захватывающего облика, было выиграть чемпионат мира с Джимом Кларком, и теперь он был мертв со сломанной шеей. Открытое лицо, открытый шлем. Джим Кларк заслужил любовь и уважение на трассе и вне ее. Весь мир автогонок "едва не умер" - его сердце было разбито. BOAC 500 было безрадостным мероприятием. Этим весенним днем, по мере того, как просачивалась новость из Хоккенхайма, все поколение постепенно начинало понимать, что автогонки никогда не будут снова прежними. Это было больше, чем смерть гонщика, это было концом эпохи. Это было больше, чем шквал, который следует за бурей. Когда Джим Кларк погиб, вся атмосфера автогонок изменилась. Когда новость дошла до ложи прессы в Брендс-Хетче, на всех словно опустилась пелена недоверия и бесконечной скорби. Люди, никогда не встречавшие Джима Кларка, ощущали глубокое чувство потери. Те, кто знали его, были так поражены, что не верили в это. Машина, в которой он погиб, была одной из первых, носящих ливрею спонсора, вместо традиционного Британского зеленого цвета. «Gold Leaf Team Lotus» означал пришествие новой силы в автогонки - больших денег. Смертельная авария, появившаяся на первых страницах мировых газет, показала обратную сторону. Спонсоры хотели, чтобы их отождествляли с победами, а не с внезапной смертью кумира. Что до несчастливых спортивного «F3L» Алана Манна, он хорошо провел BOAC 500, лидировал большую часть первых двух часов, хотя гонка на неровной поверхности Брендс-Хетча давалась Брюсу МакЛарену с трудом. Сменивший его Спенс сломал полуось и сошел. Он появился снова на Нюрбургринге, но попал в аварию, в которой был серьезно ранен Крис Ирвин. «Это была единственная машина, которую я ненавидел в своей жизни, и это была единственная большая ошибка, которую я сделал в автогонках,- говорил Хайес. - Алан Манн сказал, что мы можем сделать это, и это будет дешево, и мы думали, что нам нужно заменить «GT40», на котором уже сказывались его годы. Мы думали, нам нужно сделать это, хотя, поразмыслив, я считаю, нам вообще нечего было делать в спортивных машинах. В любом случае, они уже переживали упадок. Годы с «GT40» были чем-то особенным, как своего рода военная компания. Я уничтожил ту машину из чистой ненависти». Жаки Икс и Брайан Редман победили с небольшим преимуществом на устаревшем «Ford GT40». Хелен Стюарт, девушка, которой Кларк доверял. Джеки Стюарт, наследник Кларка. Теории, объясняющие аварию Кларка, варьировались от внезапного порыва ветра до заблудившегося пешехода и теории Белла о проблемах с зажиганием, но наиболее вероятной причиной был взрыв покрышки, отбросивший машину с траектории в сторону и в роковое дерево. Расследование выявило, что покрышка потеряла давление из-за медленного прокола, и, несмотря на то, что центробежная сила поддерживала её форму на скоростной прямой, боковая сила в плавном повороте вызвала развальцовку обода, и колесо просто слетело. Кларк ожидал трудностей на скользкой поверхности, но даже он не смог удержать машину под контролем. Там не было барьера безопасности. Боб Мартин, гоночный менеджер «Firestone» и Питер Джовитт, представитель отделения по расследованию аварий Королевского авиационного НИИ Великобритании (RAE) изучили даже самые мельчайшие детали свидетельских показаний и фактических улик и пришли к одному и тому же выводу. Когда Кларк погиб, «спорт плакал» по-настоящему. На похоронах отец Джима сказал его хорошему другу и сопернику, улыбчивому высокому американцу Дэну Гарни, что он был единственным гонщиком, которого Джим действительно боялся. Гарни никогда не забывал этого, но, как обычно, держал все в себе. «Это просто уничтожило меня, правда, с точки зрения моего самоконтроля, - говорил Гарни. - Я просто заливался слезами. Услышать такое от кого-то, чей сын погиб и больше не был с нами, было больше, чем я мог вынести. Долгое время я ничего не говорил об этом, потому что я чувствовал, что это очень личное, и не хотел использовать это, как похвалу моему гоночному мастерству или репутации, но это действительно было самым большим комплиментом, который я когда-либо получал». Девушка, долгое время бывшая подругой Джима Кларка, но уже вышедшая замуж за голландца Эдда Сворта, услышала это по автомобильному радио в Зандворте, в Голландии. Это была главная новость дня. «Я думала, как они могут упоминать незначительную гонку Формулы-2 и Джима Кларка вместе. Я не очень хорошо говорила на голландском, но я узнала, что он был ранен, но это могло не означать, что он погиб. Я не была уверена, и бросилась к моему тестю и спросила, что это значит. Он побледнел и сказал мне. Думаю, так или иначе, я уже знала». Ди-джей на радиостанции в далеком Лос-Анжелесе сказал: «Если вы оплакиваете смерть великого гонщика Джима Кларка, включите фары». Всё шоссе было залито светом в полдень. Дерек Белл выиграл чемпионат мира по гонкам на выносливость, чемпионат мира среди спортивных машин в 1986 году и побеждал в классических 24 часах Ле Манна пять раз. Жесткий, грубоватый, один из наиболее опытных и решительных гонщиков, он был глубоко поражен смертью Кларка на решающей стадии его карьеры. «Это заставило меня задуматься о том, чтобы прекратить гоняться. Я не мог осознать этого. Сейчас я знаю, что ни один гонщик не может этого осознать. Они просто держат чувства внутри». Он вспоминает один случай в Ле-Мане, когда после смертельной аварии другой уже опытный гонщик внезапно сказал ему: «Иногда я задаюсь вопросом, зачем мы делаем это. Неужели за это стоит умереть?» Неписанным правилом для гонщиков было никогда не говорить о смерти на трассе. В домашней обстановке - возможно, но не когда они гонялись. «Если я был с кем-то, кого я знал очень хорошо, как Дэвида Хоббса, и если мы были далеко от трассы, спокойно пили кофе вместе, тогда, возможно, мы бы коснулись этой темы. Но не на трассе». Белл, как и многие его современники, считал обнадеживающим то, как долго Джим Кларк сумел уцелеть в автогонках. Когда его семья указывала на опасности, Белл всегда мог сказать: «Посмотрите на Джимми Кларка. Он ни разу не получил ни царапины во время гоночных аварий». «Джиму Кларку всегда удавалось оставаться невредимым. Гонщик должен просто верить, что ему все сойдет с рук. Когда это случилось с Джимми, это уничтожило мою веру и мою философию». Как и в случае со смертью Кеннеди, все в мире автогонок помнили, что они делали, когда услышали о Джиме Кларке. Джеки и Хелен Стюарты переезжали в новый дом в Швейцарии, с видом на Женевское озеро. Хелен, симпатичная, возможно, немного нескладная, непосредственная, похожая на школьницу, уже не стыдливая невеста, но замужем всего шесть лет, рассказывает: «Джеки был в Испании на тестах, позвонил мне и сказал: «Привет, это я». Он не мог разговаривать и положил трубку. Слов не осталось. Он просто не мог говорить». В 1995 году, когда я говорил с Хелен, элегантной, теперь уже умудренной, ставшей свидетельницей многих автогоночных трагедий с тех пор, память об этом была так же свежа, как будто это все было лишь вчера. Она была не единственным человеком, с которым я говорил, и кто до сих пор не мог сдержать слез при воспоминании об ужасной потере, случившейся в воскресенье, 7 апреля 1968 года.

Задумчивый, погруженный в себя. Очаровательная робость Джима Кларка скрывала глубокую тревогу. Зарисовка Бенно Мюллера передает его настроение. Предисловие автора «Я испытал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать приказания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию».по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию». Великие слова, сказанные Уинстоном Черчиллем, когда он стал премьер-министром в 1940 году. Они передают некоторые чувства, которые я испытываю, когда пишу о Джиме Кларке. Может быть, я и не призван стать спасителем нации, но восстановление памяти благороднейшего из гонщиков - тоже стоящее дело. Я провел достаточно большую часть жизни, готовясь к этому: начиная с того времени, когда я писал о карьере Кларка, будучи журналистом, и потом, когда мы писали книгу вместе с Джеки Стюартом, когда он выиграл свой первый чемпионский титул. Неизбежной красной нитью через эту книгу проходит шотландская тема. Уолтер Хайес, консультант «Ford Motor Company», который работал и с Кларком, и со Стюартом, а так же с Томом Уокиншоу, который присоединился к выдающемуся списку шотландских гонщиков, включавшему в себя Рона Флокарта, Арчи Скотта Брауна, Иннеса Айленда, Ниниана Сандерсона и Джерри Биррела, говорил: «У меня есть теория. В Джимми было что-то в высшей степени шотландское. Посмотрите на гоночные таланты, которые вышли из Шотландии. Для этого должна быть причина, пусть даже самая не поддающаяся объяснению и эфемерная». Шотландия - это маленькая страна. Любой, имеющий отношение к автогонкам или ралли в Шотландии, рано или поздно сталкивается со всеми остальными, вот как я познакомился с Джимом Кларком и Джеки Стюартом еще до того, как любой из них впервые оказался за рулем гоночной машины, и до того, как я написал свою первую строчку для какого бы то ни было издания. Ралли в Хизере, 1955 год. Ян Скотт Уотсон и Джим Кларк («DKW») следуют за Jowett Jupiter. Стюарт Паркер и Эрик Димок (в белом свитере) ждут своей очереди на Aston Martin. Маршал, склонившийся к машине, это Билл Клиланд, отец чемпион Великобритании по туринговым автомобилям, Джона Клиленда. Есть и другая причина взглянуть по-новому на жизнь и эпоху Джима Кларка. За те тридцать лет, что прошли со времени одной из его великих побед, первой победы в первой гонке на «Lotus 49», оснащенном двигателем Ford-Cosworth, в Зандворте 4 июня 1967 года, автогонки изменились до неузнаваемости. Он бы с трудом узнал эволюционировавшие машины с двумя антикрыльями и граунд-эффектом, хотя кое-какие воспоминания о тех днях и остались, например, занимающий лидирующие позиции двигатель со словом «Ford» на кожухе. Он положил начало целой династии двигателей, которые, будут в моде до конца тысячелетия и устареют нескоро после начала нового. Я познакомился с Джимом Кларком в Эдинбурге весной 1955 года, на брифинге зарождающейся «Ecurie Agricole», гоночной команды фермеров, которые собирались участвовать в приближающемся ралли Шотландии. Я не был членом команды, я не был фермером или даже журналистом, я был одним из пилотировавших машину соперников, и оценить оппозицию показалось тогда хорошей идеей. В их команду входили Нил Браун, который гонялся на черно-белом «TR2», Ян Скотт Уотсон, основатель «Ecurie Agricole», Ронни Далглиш, фермер из Охтерардера, и Джим Кларк. Грэм Голд был спортивным редактором «The Motor World», шотландского еженедельного журнала, и сделал групповой снимок новой команды в доме своих родителей на живописной Георг-стрит в Эдинбурге. Будущий чемпион был выпускником одной из ведущих шотландских школ, и поэтому я подумал - возможно, опрометчиво, что он был из зажиточной семьи. Это было хорошим временем для фермеров, и многие на Шотландских Границах отправляли сыновей в Лоретто, с его стенами цвета охры, что возле Муссельбурга, рыболовецкого порта 11 века, располагающегося на побережье по направлению к Северному Бервику. Это была беззаботная компания. Крепкий, улыбающийся Далглиш регулярно и успешно участвовал в соревнованиях по ралли. Нил Браун, с девушкой, чье имя, увы, кануло в Лету, гонялся больше усердно, чем успешно. Он покинул Шотландию и отправился в Америку, в качестве фондового брокера, но не утратил интереса к гонкам и 12 лет спустя приехал на Гран-при США в Уоткинс-Глен. Он как раз проходил через паддок, когда его хлопнули по плечу. Джим Кларк, которого он не видел целую вечность, был теперь одним из величайших гонщиков своей эпохи. Он сказал: «Привет, Нил, какого черта ты тут делаешь?» Этот случай говорит о Кларке больше, чем целые тома, написанные о нем. Это сделало Нила Брауна, как и многих из нас, его поклонником на всю жизнь. Не слишком фанатичным, но тем не менее. В 1955 году Джиму Кларку было 19, на два года меньше, чем мне, и он произвел огромное впечатление на меня, во многом потому, что он управлял собственным «Sunbeam Mark III». Мой отец, как и отец Джима, - бывший церковный староста, и немного суровый пресвитерианин, хотя и смягчившийся в последнее время, - он считал, что мне негоже было свободно пользоваться семейной «Wolseley». Собрание перед ралли, Эдинбург, 1955 год. Задний ряд справа налево: Джим Кларк, Ян Скотт Уотсон и Ронни Далглиш. Передний ряд справа налево: Нил Браун, его подруга, которую все помнят, как Морин, и Эрик Димок. Тот вечер в Эдинбурге вряд ли можно расценивать, как предзнаменование в истории автогонок или даже указание на то, что могло случиться в ралли Шотландии. Ян Скотт Уотсон приехал на своем «DKW», довольно странный выбор, как мне показалось, учитывая то, что как и Джим, он мог выбрать любую машину на свой вкус. Другие участники «Ecurie Agricole» были такими же фермерами, как Освальд Бревис и как братья Сомервайл, гоняющиеся против хорошо известных в сфере автомобильного бизнеса людей, как например, Ян Скелли, чьим семейным делом должно было быть одно из самых крупных и успешных торговых представительств «Ford» в Британии. Я достаточно хорошо узнал Кларка за время этого ралли Шотландии, мы были в соседних машинах, но я почти не видел его между 1956 и 1958 годами, когда проходил военную службу в Королевской Артиллерии. Как фермер, он был избавлен от данного неудобства. К тому времени, как я вернулся, он уже был восходящей звездой. Никто не мог предугадать, как далеко он пойдет. Грэм Голд говорил, что он был великолепен, но Грэм, полный фанатик, который без конца крутил пластинки с записью звука работающего мотора гоночных машин просто для удовольствия, считал великолепными абсолютно всех в автоспорте. Когда я встретился с ним в следующий раз, на короткой гонке возле Хайвика в июне 1958 года, он был все таким же веселым и жизнерадостным, и ничто не говорило о том шоке, который он перенес всего две недели назад в своей первой гонке за пределами Британии - в бельгийском Спа. Один из моих школьных кумиров, Арчи Скотт Браун, погиб там, кажется, тогда я подумал, что с гонщиками случаются такие вещи на их жизненном пути. Кажется, я подумал, что такое случается с нами со всеми. Я никогда не был так близок Джиму, как французский журналист и редактор «Sport Auto» Джерард (Джэбби) Кромбак, его большой друг и верный поклонник. Я бросил свою работу инженера, чтобы писать об автомобилях, и к началу шестидесятых уже бывал на многих британских гонках в качестве штатного сотрудника «The Motor» в Лондоне. К началу шестидесятых я был корреспондентом «The Guardian» на Гран-при, вполне состоявшимся журналистом, как мне казалось, и Джим тогда еще не решил, как вести себя со мной: прохладно, как и с остальными представителями Флит-Стрит, или принять, как старого земляка из 1955 года. Я думаю, среди моих достоинств было то, что я продолжил писать в Шотландии для «Top Gear», журнала Шотландского Клуба Спортивных Автомобилей, а не его копии образца девяностых с тем же названием. Часто мы просто избегали друг друга. Это было проще, и я понимал, что использование старых связей и знакомств не принесет пользы. Зато я добился взаимопонимания с Грэмом Хиллом, Джеком Брэбэмом, Брюсом МакЛареном и другими гонщиками, механиками, управляющими команд и всякими приживальщиками в Большом Цирке. Они запомнили мое лицо, потому что я все время крутился там, некоторые из них помнили мое имя или хотя бы название газеты, для которой я пишу. Правда, я сомневаюсь, что многие из них читали мои материалы. Грэм Хилл читал, потому что он любил такие вещи. Если Джим Кларк и читал, то он никогда не упоминал об этом, что означало, что ему не на что пожаловаться. Джэбби как-то сказал, что он читал британскую прессу в офисе «Sport Auto». Автогонки в Чатерхолле. Стирлинг Мосс только что стал первым британским гонщиком, победившим в Гран-при чемпионата мира. Победители 6 августа 1955 года: Боб Джерард («Maserati»), Дезмонд Титтерингтон («Jaguar»), Рег Парнелл («Aston Martin») и Арчи Скотт Браун («Lister-Bristol»). Я старался никогда не спрашивать Джима о том, что он не рассказал бы ни одному журналисту - не было никакого особого статуса старого шотландского друга - и, кажется, этот трюк сработал. Правда, прошло много времени, прежде чем барьер Флит-Стрит был пробит, и мы смогли беседовать свободно. Мы словно провели фехтовальный поединок. Я знал темы табу: деньги, опасность, его гоночные секреты, - и он с удовольствием делился гоночными сплетнями, о людях говорить всегда легче, чем о технике. К 1965 году мы опять испытывали друг к другу что-то вроде той старой симпатии. В этом нам помог Джеки Стюарт. Я знал его брата, Джимми, Джимми-джентльмена, еще до того, как Джеки начал гоняться, и он уверил Джима Кларка, что я не стану писать такие репортажи в стиле Флит-Стрит, которые он презирал. Дэвид Бенсон, заместитель редактора «The Motor», которому Джим доверял, подтвердил это, и к концу 1966 года практически вернулись старые добрые времена. Джим ценил приятелей-шотландцев почти так же, как мы ценили его. Джеки Стюарт попал в элиту автоспорта в 1964 году, отказавшись присоединиться к Джиму в «Lotus» после выступлений в Формуле-2 и отправившись вместо этого на 1965 год в «BRM». Они с Джимми всю жизнь были хорошими друзьями, несмотря на то, что было в нем кое-что, чего Джеки никогда не мог понять. У Кларка и команды «Lotus» был контракт с «Esso», в то время как у Стюарта и «BRM» - с «Shell». Стюарт частенько обедал в приятной компании Джоффа Мардоча, гоночного менеджера «Esso», в их шатре в паддоке, потому что кормили там лучше, чем у «BRM». И он с изумлением увидел, что Джим ест бифштекс с картошкой перед гонкой. Джеки был не в состоянии понять, почему он игнорировал опасность слишком тяжелой пищи. Гонщик вполне мог подавиться содержимым желудка в случае аварии. Стюарт проконсультировался с врачами и экспертами по авариям и пришел к выводу, что, гоняясь голодным, будет быстрее. Насколько все-таки разными были эти двое! Джим Кларк в Кортина д’Ампеццо празднует успех «Cortina». Стюарт считал, что Джим очень любопытно готовится к гонке. Он готовился очень вдумчиво, словно собирался превратить гонку во что-то очень важное. Он был очень возбужденным, нервным, беспокойным, его знаменитая привычка грызть ногти проявлялась во всей красе. «Он постоянно делал это, - говорил Стюарт. - Никто никогда не знал, что он чувствовал. Он был очень закрытым человеком, вряд ли он вообще доверял кому бы то ни было. Существовало множество вещей, которые нельзя было обсуждать с Джимом. Вы не должны были говорить о деньгах, вы не должны были говорить об опасности гонок. Он держал такие вещи глубоко в себе, и вы даже начинали волноваться, не грызут ли они его изнутри. Он сам себя оградил от других. Вы могли бы видеть тревогу по его плечам. Они были такими угловатыми. Он никогда не был тем, что называют «рубаха-парень», и с возрастом это становилось все заметнее. Кларку всегда было трудно расслабиться, почувствовать себя комфортно с людьми, поэтому он никогда не любил публичные выступления. Стюарт, наоборот, получал удовольствие, выступая перед аудиторией, и любил рассказывать, как они с Кларком ехали по Австралии и оказались возле неохраняемого железнодорожного переезда, рельсы, пересекая пустыню, были пусты, насколько хватало глаз. Джим резко остановил машину, посмотрел в обе стороны и тихо встревожено поинтересовался: «Что ты думаешь, Джеки?» Он постоянно просил других помочь ему с принятием решений. «Я был нужен ему, - говорил Стюарт. - Даже когда ничего не происходило. Ему нужны были люди, чтобы помочь ему решить проблемы, и некоторые из этих проблем были лишь в его воображении. Иногда не было никакого кризиса. Ему просто не о чем было волноваться». Джиму не нравилось быть чьим-то соперником. Он считал это грубым, нахальным или агрессивным. Он, конечно, всегда соревновался с другими на трассе, не будучи, тем не менее, агрессивным. Другие гонщики уважали его за его скорость и аккуратность, они скорее уступали ему дорогу, потому что он был быстрее или маневреннее их, но они никогда не боялись его и не чувствовали, что им лучше посторониться или он вышибет их с дороги. Это было важнейшей чертой гоночного искусства Джима Кларка. Как ни странно, Джеки Стюарт, всегда считал его, строго говоря, человеком, начисто лишенным духа соревнования, в основном из-за нежелания Кларка казаться взвинченным или напряженным: «Это был невероятно многогранный человек». Езда по бобслейной трассе была относительно безопасной. Джим Кларк потянул спину, играя в снежки. (надпись на фотографии: Кортина приветствует чемпионов «Cortina». 2-3 декабря 1964 года) Джим Кларк сыграл важную роль в карьере Стюарта. Важные гонки Стюарта за команду «Ron Harris Lotus» Формулы-2 и Гран-при Рэнда 1964 года были ключевыми для него, и Стюарт достиг этого только благодаря позволению и одобрению Кларка. «Я гонялся на таких же машинах, не только в начале, и не только одноместных, но на туринговых машинах и «Lotus Elans», и спорт-прототипах, у нас было много общего. Хотя я и был простодушным, будучи начинающим пилотом, я все же не был так наивен, как Джим Кларк. Он бы гонялся и бесплатно. Он гонялся за Яна Уокера, а я - за «Chequered Flag», и я знал, сколько ему платили. Перед Гран-при в Ранде Джим потянул спину, играя в снежки, в Кортина д’Ампеццо на праздновании его успехов с «Ford Cortina», и не мог принять в нем участие. Стюарт как раз искал место в Формуле-1, но он знал, что «Lotus» - это команда Джима и им двоим там будет тесно. Чепмен в любом случае не мог бы себе позволить их обоих. Позже Грэм Хилл пришел в «Lotus», но Джим не был против, так как знал, что он быстрее. Нежелание Кларка быть обманутым нечестными юристами или бухгалтерами привело к его личной и, в долгосрочном плане, семейной неудаче. Он чувствовал себя настолько в безопасности в Дансе, пограничном городке, где он жил, что это стало причиной многих ошибок и недопониманий. Там он обращался к тем людям, которым, по своим ощущениям, мог доверять. Но оказалось, что они были даже более наивны, чем он сам. Его семейные бухгалтер и адвокат не справлялись с работой. Они были способны заниматься только оффшорными компаниями и теми денежными операциями, которые были более выгодны с точки зрения налогов. Они говорили на жаргоне и вели образ жизни, свойственный их среде, но, в сущности, большую часть того, что они знали, выяснял сам Джим. Он никогда не хотел обременять себя денежными заботами. Он знал, что зарабатывает достаточно много, по привычным ему меркам, и все, что ему нужно было сделать, это найти кого-то, кому он мог бы доверять, чтобы вести его дела. Он вырос в окружении, где доверие решало все, где верили людям на слово и где, пока не доказано обратное, можно было доверять их решениям. «Carfraemill». Перестрелка хлебными шариками между Востоком и Западом в пятидесятых. Думаю, подобно многим, я попал под власть обаяния Кларка. Он никогда не вел себя как звезда, и я с трудом мог поверить, насколько шумным он может быть, поскольку его всегда описывали как тихого, нерешительного и скромного. Он кидался шариками из хлеба в коллектив из Глазго, членом которого я был, в отеле «Carfraemill» после гонок в Чартерхолле, трассе на границе Шотландии в пятидесятых, и кидал их снова, в команду противников - «BRM» - в отеле «de laVille» в Монце уже в шестидесятых. Он даже не разыгрывал из себя знаменитость, он был таким неподдельно скромным, что мог показаться совершенно обыкновенным, одним из многих. На самом деле, он, разумеется, не мог оставаться совершенно неизвестным. Его постоянно преследовали охотники за автографами. Туристы набивались в холл отеля, только чтобы мельком взглянуть на него. Мужчины улыбались в благоговении и уступали ему дорогу. Девушки замирали, особенно, когда он смеялся, что было часто. Его лицо освещалось в такие моменты, а его темные глаза искрились и сверкали. К 1966 году он научился с этим справляться. Он мог успокоить человека, если хотел этого, но ему было сложно не иметь совсем никаких уж претензий. Он был чемпионом мира, в конце концов, и какие бы сомнения он не испытывал на счет того, кто является лучшим и быстрейшим гонщиком на планете, их он оставлял исключительно для себя. Он вполне мог быть душой компании и любил поговорить о машинах, и напряженным я его видел только в обществе Колина Чепмена, основателя «Lotus». Стоило Чепмену поманить его рукой в паддоке, как Джим подчинялся, не из покорности, но потому что эту пару связывало тесное сотрудничество, своеобразный симбиоз, в котором каждый зависел от другого. Окружение хорошо знакомых людей смягчало стресс, который Джим Кларк получал во время гонок. Вдали от дома, это часто воспринималось, как нерешительность, хотя его сестра, Бетти, не считала его нерешительным: «Не верьте всем этим историям про его нерешительность. Вы бы видели, как он принимал решения на ферме, он был быстрым, уверенным в себе, и отлично знал, что он делает. Нерешительностью там и не пахло». Не был он нерешительным и когда речь заходила о деньгах. Питер Хетерингтон, управлявший финансовыми делами Джима, начиная с 1965 года, опровергает бытующее мнение, что он был нерешительным. «Я слышал, что так говорят. С моей точки зрения это неправда, потому что, приняв однажды решение, он никогда не колебался, он говорил, возьми и сделай это». Барри Джилл, гоночный корреспондент «Daily Herald», считал его гонщиком из гонщиков, чья страсть к лидированию от самого старта возносила его на вершину спорта. «Джимми казался берсерком, когда падал флаг, - говорил он. - Некоторые критики описывали его гоночную тактику, как безрассудную, но падающий флаг вызывал у него резкий скачок адреналина и включал все физические и умственные способности на максимальные обороты». Джиллу нравилось добродушное подшучивание Кларка, когда он вместо Грэма Хилла заранее писал в «Deal's Hotel» газетную колонку, перед Гран-при ЮАР на рождество 1962 года. Гонка в Южной Африке должна была разрешить спор за звание чемпиона между Кларком и Хиллом, и Джимми собирался приглядывать за пишущей машинкой Джилла, «только чтобы посмотреть, что Грэм будет писать обо мне». В их соперничестве не было горечи, не было той остроты, вроде той, что отличала гоночные баталии в последующие годы. Грэм Хилл предложил Кларку подводное соревнование: разыграть титул 1962 года, проверив, кто из них сможет дольше продержаться под водой в бассейне отеля. Кларк, безнадежно плохой пловец, согласился, обеспечив Хиллу легкую победу. Когда Хилл победил, Кларк должен был произнести речь проигравшего. Он сказал: «Мы все знали, что «BRM» нужно было выиграть что-нибудь в этом году, чтобы остаться в деле, мы все искренне желали им этого, но это же просто смешно…» Джилл, как многие журналисты, даже те, кого временно не печатали из-за написания непроверенных фактов, преклонялся перед Кларком. Грэм Хилл. «Он стал лучшим чемпионом мира в 1962 году, чем мог бы быть я,» - Джим Кларк. У людей, которые были близки ему, было множество разных мнений о нем. То, как по-разному он общался с разными людьми, составляет важную часть загадки этого человека. Те, кто знали его только как гонщика - чемпиона мира, описывают совершенно иного Джима Кларка, чем те, кто знал его дома. «Джим никогда не менялся. Он всегда оставался все тем же Джимом Кларком», - таким было твердое убеждение его земляков-фермеров, которые редко встречались с франтоватыми завсегдатаями модных курортов. Джим действительно достаточно быстро свыкся с большим экзотическим миром вокруг, где было так много роскоши. Там были девушки, сопровождавшие его, как богатого и знаменитого, и даже более робкому и застенчивому провинциальному пареньку вряд ли бы это не понравилось. Там были не только самые современные международные перелеты и аэрокомпании, но со временем он стал одним из многих, кто летал на собственном самолете. Он научился летать и купил один из них. Из его окружения на ферме в пятидесятых никто даже не видел такой роскоши. Возможно, все это не влияло на него и не изменило его, но он не мог остаться равнодушным и нетронутым. Одно было совершенно точным: когда он сталкивался с чем-то, чего не мог понять, он возвращался в Данс, чтобы обдумать это. Патрику Меннему, который редактировал статьи Кларка для «Daily Mirror», однажды позвонил Джимми, как раз находившийся в Хитроу. «Он попросил меня приехать и выпить вместе. Сам он уже пропустил несколько рюмочек. Иногда с ним такое бывало, хоть и редко. Но я не сумел убедить его в том, что не мог пройти на его сторону холла в аэропорту». Меннему он казался очень напряженным. Фермер с Шотландских границ, переплавленный в этом обманчивом мире автогонок, но все же остающийся фермером в душе. Однажды он был с Кларком на местном рынке, где все вокруг были фермерами. Он уже выиграл два чемпионата, но никто и не замечал их. Все, о чем они говорили, это были овцы. Он сказал Меннему, что это было то, к чему он хотел бы вернуться. Он заставил остальных поверить, что он этого не сделает. Все это было частью загадки Джима Кларка. Был ли он решительным или нет? Был он мудрым или наивным? Он был гением за рулем, вне всяких сомнений, но был ли он достаточно хитрым, чтобы быть допущенным в этот большой и жестокий мир автогонок, где чье-то слово, порой, означает лишь выражение добрых намерений? Журнал «Champion» провозгласил Кларка новым Фанхио. (надпись на рисунке: «-на этот раз, думаю, с невезением покончено.» - «Я же вам говорю, это новый Фанхио!») У моего отца был четкий ответ на все мои уверения насчет возвращения нашего «Wolseley» назад вовремя. «Дорога в ад, - говорил он, - вымощена благими намерениями».

«Отличная книга. Показывает атмосферу гоночной эпохи, в которую он жил» (Дэн Гарни) *** Большой Приз Голландии 1967 год 4 июня 1967 года - трасса в Зандвоорте. Организован в соответствии с условиями Международного Спортивного Кодекса ФИА о дополнительными правилами, установленными KNAC/N.A.V. Заявочный лист Команда: «Lotus limited» Адрес: Норвич, Nor95w, Норфолк, Англия. Настоящим заявляет следующие болиды на Гран-при Голландии 1967 года Марка болида: Lotus Марка двигателя: информация прилагается. Диаметр в мм: информация прилагается. Количество оборотов: информация прилагается. Рабочий объем двигателя: информация прилагается. Количество цилиндров: информация прилагается. Лицензия ФИА: 1967 год Выпущен в: Заявитель: команда «Lotus limited» Пилот: Грэм Хилл Запасной пилот (если есть): Джимми Кларк. Я подтверждаю, что упомянутые выше машины соответствуют всем нормам настоящей «Международной Формулы-1», установленной C.S.I. Также я обязуюсь следовать и ограничиваться правилами, установленными на гонку, с которыми я ознакомлен. Я согласен с тем, что KNAC/N.A.V. не несет никакой ответственности за любой вред или ущерб, причиненный заявленным машинам, их деталям и частям, а так же за любой вред, причиненный мне, моим гонщикам, персоналу или транспортным средствам; и я отказываюсь от любых юридических претензий к KNAC/N.A.V. в связи с любым вредом, который может быть причинен мне, вследствие любых действий или бездействия, со стороны указанного клуба или его официальных представителей или агентов в отношении этого соревнования или любого вопроса, возникшего впоследствии. Я подтверждаю, что в соответствии с условиями гонки и особенностями трассы, гонщики компетентны во всех отношениях, а заявленные машины безопасны и пригодны к использованию на заявленной скорости. Подпись заявителя Подпись пилота Подпись запасного пилота (если есть) Дата: 28 марта 1967 года *** Mr. Eric Dymock Old Chapel House Greenhill Gardens Sutton Veny Warminster, Wilts BA 12 7 AY Ваша прекрасная книга о Джиме Кларке, наконец, передо мной. Я чрезвычайно растроган не только тем, что имею отношение к этому, но еще и воспоминаниями, пробудившимися в процессе чтения и просмотра фотографий. Так много оставшихся навсегда молодыми лиц друзей и соперников смотрят со страниц этой книги. Даже по прошествии всех этих лет мне все еще тяжело говорить о Джимми, такой ужасной была эта потеря для всего гоночного мира той эпохи и для меня лично. Я надеюсь, эта книга получит признание, которого она заслуживает. Как мне кажется, обложка очень удачна: она захватывает не только Джимми, но и атмосферу той гоночной эпохи, в которую он жил. Огромное спасибо, (подпись) P.S. Я бы хотел заказать десять копий этой книги. Как можно это сделать? Если бы вы могли пойти на встречу и отправить посылку по почте на указанный выше адрес, я был бы очень благодарен.

Эрик Димок «Джим Кларк. Легенда гонок» (Перевод: Екатерина Акопова) первоисточник перевода книги : http://www.gp-smak.r...read.php?t=1593 http://aksioma-tg.livejournal.com/

http://www.dailymail...movie-Rush.html

Листал старые номера "Техники Молодёжи", и нашёл вот эту статью Шугурова.

Дэвида с Днем рождения! Удачи ему во всём!

В принципе это Марч 88С.

А может лучше попробовать перенести тему в Общение, а то как то здесь уж очень тихо ?

Шотландское ралли-1955, Билл Поттс и Джим Кларк (Austin Healey 100) Было ?

Не совсем В 1990 году кооператив «Пик», созданный гонщиком Михаилом Пиковским при одном из оборонных заводов стал спонсор Life. Поэтому на нескольких Гран-при на болиде команды был изображён флаг СССР