Жак Вильнёв

[loomer listener]

Одно слово- ЖАК http://www.f1news.ru...uve/96424.shtml

:facepalm:

[tallmuch]

Одно слово- ЖАК http://www.f1news.ru...':facepalm:' />

А я с ним согласен. Пусть даже не по всем пунктам, но в целом, на уровне эмоций и обобщений - примерно так и есть.

[Orloff]

Да и я, в-общем, тоже :shades:

[///Mpower]

Жак во многом прав. Такими темпами скоро пилоты будут соревноваться между собой на симуляторах.

Стопроцентная экологичность и безопасность.

[brude]

[brude]

[brude]

Жак не прошел в полуфинальные заезды на домашнем этапе. Во время одного из жестких приземлений был поврежден топливный бак. Жаль, скорость позволяла пройти дальше...

[brude]

Жак снова поедет на Гран При Труа-Ривьер http://www.jv-world.com/news_detail.html?Villeneuve-returns-to-the-Canadian-NASCAR-Series-at-GP3R-108

[Zar]

Жак снова поедет на Гран При Труа-Ривьер http://www.jv-world....ies-at-GP3R-108

И то хлеб, но лучше бы в СпринтКап :)

[brude]

Стартует 7-м на машине №7. Ща поедут.

[brude]

Шел 3-м, развернули походу (контакт не показали), откатился на 15 место..

[brude]

Середина гонки. 10-й.

[brude]

Гонки на выживание :) Очередные ЖФ.

Жак 7-й за 5 кругов до финиша.

[brude]

Жак отправил соперника в стенку :)

[brude]

И получил штраф.

[brude]

Красный флаг. 72-я в хлам:

[brude]

[AP-Racing]

[brude]

[brude]

'[b

Интервью Жака для Автоспорта']

Морис Хэмилтон: Мы находимся в месте, где, как я полагаю, провел значительную часть своей юности. (они встречались у озера Женева в Швейцарии)

Жак Вильнев: Именно. Я ходил в школу через дорогу. Здесь я первый раз занимался сексом, впервые выпил пива, все в этом духе в промежутке между 12 и 17 годами. Было весело. Здесь есть горы — горные лыжи это потрясная вещь.

МХ: Как я понимаю ты должен чувствовать себя здесь вполне комфортно, и несмотря на то, что впервые ты приехал сюда в очень трудный период жизни, именно поэтому ты сюда вернулся?

ЖВ: Это было странное время, потому что перед тем, как погиб отец, я прожил вдали от дома больше года. Семейная жизнь была разрушена после его смерти, очевидно, что энергетика была не слишком хорошей, поэтому моя мать и отослала меня. Все запуталось, тогда все было словно в тумане.

МХ: Ты был очень юн.

ЖВ: Мне было 11. Я помню, как он покинул нас, поскольку это очень четкое воспоминание. Это была первая гонка, на которую моя мать не поехала. Я помню, что мы шли домой из школы. Когда мы росли, то получали подарки только на Рождество или дни рождения.

В то время, были эти портативные черно-белые видеоигры. Я приставал к своей матери и, наконец, мы остановились и купили одну из них. Мы пришли домой и раздался телефонный звонок. Это воспоминание очень четкое. Я помню, как она сняла трубку и хотя она ничего не сказала...

МХ: Ты понял?

ЖВ: Да, я понял. Кто-то пришел, чтобы побыть с нами (Жаком и его сестрой Мелани). После этого мы отправились военным самолетом в Канаду, что для 11-летки было классным испытанием, хотя было совсем не радостным. Было очень тяжело неделю или две, но, в то же время, это сильно отразилось на том, кем я стал сейчас, потому что мне пришлось стать главным мужчиной в семье, когда моей матери и сестре это потребовалось.

Это страшно говорить, но это правда — это действительно помогло мне стать мужчиной, стать тем гонщиком, которым я стал. Это было очень грустно, очень тяжело, ведь он был также и моим героем. Если я получал пять секунд его внимания, я чувствовал себя как в раю.

Иногда моя мать заставляла его брать меня с собой в вертолет — там были лишь он и я. Я часами сидел не произнося ни слова и я был счастлив.

Это был трудный момент, но, когда я рос, мой отец всегда учил нас, что значение имеет сегодняшний и завтрашний день, а не вчерашний. Таким он был. Это то, что я усвоил от него.

МХ: Что в первую очередь привело тебя сюда?

ЖВ: Когда мы приехали в Европу то первым с кем мы жили был Патрик Тамбэ. После аварии, он предложил матери разместить нас здесь. Я хотел гоняться на лыжах, так что это было идеально. Мне сразу же понравилось здесь. Это было своего рода мини общество, в котором ты учишься хитростям жизни в обществе, учишься тому как иметь дело с полицией, тому, что люди наблюдают за тобой, тому как переступать грань и как не делать этого, как действовать в рамках правил.

Внезапно я оказался сам по себе. Все связи были порваны и это позволило мне полностью отрешиться от прошлого и может быть именно поэтому у меня не так много воспоминаний об отце, поскольку в какой-то момент я просто перевернул страницу. Полагаю именно так я смог пережить случившееся относительно безболезненно. Я предпочитаю думать, что ему вероятно, понравилось бы, что я так прореагировал. Есть ли в этом смысл?

МХ: Да, есть. Я могу представить, что Жиль думал бы именно так, потому что он был рискованным, но при этом расчетливым. Я уверен, что он бы одобрил твое увлечение лыжными гонками.

ЖВ: Моя мать надеялась, что я не буду заниматься автогонками. Я не думаю, что это из-за опасности, но скорее из-за того, что она знала, что я столкнусь с серьезным давлением. Она не знала, буду ли я достаточно хорош, и это могло принести вред. Она старалась держать меня подальше, но, однажды, появилась возможность и я начал заниматься этим. Они не смогла остановить меня, поэтому решила помочь мне.

МХ: Полагаю, она осознавала, что в этом нет смысла и ты все равно будешь заниматься этим?

ЖВ: Именно. Мне было 17 лет и если бы она сказала нет, то в 18 лет я был сказал: «ОК, пока. Я ухожу.»

МХ: Исходя из того, что ты говоришь, ты был самостоятельным человеком, но когда ты приехал в Италию, чтобы начать гоняться, люди спрашивали о твоем отце гораздо больше. Как ты справлялся с этим?

ЖВ: Наверное это должно было оказывать больше влияние, но я не чувствовал этого. Мне повезло, потому что мою семью считали своей в Италии. Мой отец был своим в Италии, гораздо больше, чем в Канаде или где-либо в мире. Так что присутствовало своего рода уважение. Они видели во мне пацана, который получает удовольствие. Я выглядел тогда как 12-летка, так что они слегка опекали меня, что было мило.

Я был в хорошей команде. Многие хотели увидеть продолжение Жиля и то, чего он не успел достигнуть. Я же говорил, что это меня не волнует и я не хочу об этом говорить. Люди приходили в ярость, потому что это был не тот ответ, которого они ждали.

МХ: Какими были гонки в то время?

ЖВ: Довольно неплохими. Формула 3 была отличным местом для начала, потому что в чемпионате было что-то около 45 машин. Я не гонялся в картинге, я вообще нигде не выступал и не понимал, куда я попал. Сам я считал, что я гонщик, даже когда мне было 12 лет. У меня и мысли не было, что я должен чему-то учиться. Я знал, что в однажды стану чемпионом мира. У меня не было ни тени сомнения. Я даже не задавался вопросом, как, когда и случится ли это вообще.

Сейчас это кажется странным. Если кто-то бы подошел ко мне сейчас и задал такой же вопрос, я бы сказал: «Будь осторожен, тебе надо еще подучиться.»
Это был отличный опыт, потому что первый же год был судьбоносным.

Деймон Хилл и другие гонщики в похожей ситуации вероятно обнаружили, что если у тебя есть имя, когда ты начинаешь, то первая же гонка уже имеет значение. Если же у тебя нет имени, никто не обратит внимания. Ты можешь проводить третий сезон, а люди будут думать, что ты новичок.

Но если твое имя известно, почему-то считается, что ты должен начать побеждать с самого начала. Это давление может сделать тебя великим или уничтожить — среднего не дано. Под давлением ты учишься прогрессировать гораздо быстрее. Ты становишься мужчиной гораздо быстрее. Если не сможешь, ты проиграл.

МХ: Хорошо, у тебя не было сомнений перед тем, как начать гоняться, но появились ли они у тебя после этого?

ЖВ: Неа. Ни разу. Мне это в голову не приходило. Я опирался на свой опыт в горных лыжах и знал, что нужно просто понять, как стать лучше. Нужно просто понять, как это работает и все. Это логика. Почему я медленнее здесь? Нужно исходить из этого. Все придет, если не сдаваться. Если сосредоточиться на этом. Если тебе нужно сделать шаг вперед, тогда разберись, как его сделать. Таким был мой поход всегда и это сработало.

МХ: Что привело к переезду в Японию? Это был хороший ход с финансовой точки зрения или это было продвижение по карьере?

ЖВ: У меня всегда был спонсор. Мне повезло, потому что, когда я начинал, Camel хотел поддерживать сыновей знаменитых отцов. Я подписал контракт, когда мне было 17 лет. Безумие. Попробуйте представить это сейчас!

Я рассматривал тот год в Японии, как образовательный год, потому что это было время расцвета гонок в Японии — там выступало множество иностранцев. Моими напарниками по команде были Том Кристенсен и Рикард Райделл. Эдди Ирвайн гонялся в Формуле 3000, Росс Чивер и Роланд Ратценбергер тоже выступали там.

В чемпионате было только девять или десять гонок, но мы тестировались больше, чем гонялись и это реально помогло мне сделать шаг вперед. Кроме того это заставило меня работать с инженером, который почти не говорил по английски — старым японским дядькой с тремя зубами, но он был великолепен.

Это заставляло больше думать, поскольку ты должен был добыть информацию и объяснить ее не используя английские, итальянские или французские термины. Ты начитал представлять, как физически функционирует машина, ты практически визуализировал, как работает подвеска. Что нужно сделать, чтобы она работала лучше? Это не просто избыточная или недостаточная поворачиваемость, это не имело бы смысла. Не разговаривая на языке ты вынужден был пробираться в такие дебри своего мозга, в которые в нормальной ситуации никогда бы не влез.

МХ: Тоже самое было и в спорткарах?

ЖВ: Да, я много тестировался на турбированной Тойоте группы C — большой, непростой машине. Тойота хотела добиться с нами хороших результатов. Именно тогда Роланд Ратценбергер взял меня под свое крыло. Он реально заставлял меня ехать быстрее. Большинство гонщиков постараются сделать так, чтобы ты ехал помедленнее, поскольку они переживают за себя, но Роланд по настоящему помогал. Несколько раз мы парковались в Токио и спали в его машине.

Я благодарен тому что он делал. Всю мою карьеру я был своего рода пацаном, которому помогали те, кто постарше. Я не знаю, делали ли они это из жалости, поскольку я выглядел таким молодым, но всегда был парень постарше, который оберегал меня, словно в школе. Я всегда сталкивался с этим, продвигаясь по гоночным категориям, на всем пути к Формуле Атлантик.

МХ: Какие у тебя были впечатления, когда ты отправился в Северную Америку и выступал в Формуле Атлантик, прежде чем перейти в Индикар?

ЖВ: Когда я был в Японии, меня пригласили выступить в гонке Труа-Ривьер в Канаде и я закончил ее на подиуме. С этого все и началось. Players хотели, чтобы я гонялся в Северной Америке, а Тойота хотела, чтобы я остался в Японии. Но частью трехлетнего контакта с Players был переход в Индикар. Поэтому я выбрал его.

МХ: Когда ты выступал в Труа-Ривьер было много разговоров о твоем отце, ведь он был своего рода героем этой гонки? Тебя не беспокоило это?

ЖВ: Нет. Мне было все равно. Я был молод, получал удовольствие от гонок. Я жил мечтой моего отца. Он был страстно увлечено гонками, он полностью отдавался им и именно поэтому его так почитают. Он не играл роль гонщика, он был настоящим гонщиком. Так почему я должен был быть другим?

Еще пацаном, я научился у него всегда уважать опасность, видеть ее и только затем приближаться к грани и быть лучше других. Главное не бояться быть на грани.

МХ: Возвращаясь к той первой гонке в серии Атлантик, как сделка по Индикар состоялась так быстро?

ЖВ: Она едва не сорвалась! Когда Players пригласили нас в офис, чтобы начать работу над индикаровским контрактом, я уехал. Я уехал в Японию, поскольку они хотели, чтобы я изменил дизайн моего шлема.

Я сказал: «Нет, я не изменю свой шлем. Прощайте!» Они думали, что я смеюсь. Меня бесит, когда я вижу, что гонщики меняют свой шлем в каждой гонке. Это для того, чтобы продать побольше сувенирки, просто бизнес.

МХ: Согласен. Шлем это ваша отличительная черта, это ты сам.

ЖВ: Это твоя душа. Другая проблема, что теперь невозможно распознать шлем. Они словно цветной пузырь. Бессмыслица.

МХ: Откуда на твоем шлеме розовый цвет? Он сильно выбивается.

ЖВ: Я помню как мой отец разрабатывал дизайн своего шлема. У него был белый шлем и он использовал цветные карандаши, чтобы раскрасить его. Я взял лист бумаги, чтобы разработать свой. Моя мать в то время училась на дизайнера одежды, у нее было много разных цветов. Так что я выбрал цвета и вот что получилось.

Вы никогда не знаете, что творится в вашей голове. Не так давно я увидел фотографию тех времен, когда я был маленьким. На моей маме был свитер и у него были такие же цвета в таком же порядке. Я увидел это фото лишь три года назад.

Подсознание это удивительный инструмент, так что возможно это пришло оттуда, или может это чистое совпадение. Я не знаю. Тем не менее шлем на протяжении всех этих лет оставался на 99% таким же, оттенки цветов немного отличались из-за разных производителей.

МХ: Я хочу перескочить немного вперед. Ты выиграл Инди 500 и неожиданно оказался связан с F1. Все было так просто?

ЖВ: Полагаю да. Победа в Инди была очень важна для Френка Уильямса, и после нее он устроил тесты. Когда я сел за руль машины F1 это было огромным шагом вперед.

МХ: В чем именно?

ЖВ: В ритме машины, все происходило так быстро. Машина была легкой и живой: «Ух ты, ух ты. Что случилось? Что просиходит?» Но затем ты привыкаешь к ней.

МХ: F1 всегда была твоей целью и вот ты с Уильямс, топ командой, с двигателями Рено, все и сразу.

ЖВ: Я никогда не думал об этом в таком ключе. Когда вы заняты своими выступлениями в гоночном сезоне, вы на самом деле не придаете значение тому, что происходит где-то там. В F1 вы можете быть лучшим в один год, а на следующий оказаться в полном дерьме. Берни Экклстоун способствовал моему появлению в F1 и все получилось хорошо.

МХ: Мельбурн, первая гонка, ты на поуле, ты вероятно выиграл бы если бы не утечка масла.

ЖВ: Ага. Трубка была проложена неправильно, сплющилась и масло стало вытекать. На самом деле, если бы я выиграл ту гонку, чемпионат мог бы сложиться по другому, потому что это имело бы психологический эффект. И это дало бы разницу в 8 очков — на 4 больше у меня и на 4 меньше у Деймона Хилла.

Но хорошо иметь год на обучение и затем год на то, чтобы выиграть. У меня нет с этим проблем. Впервые у меня был инженер, который не был эдаким стариканом или опытным парнем. Я думаю Джок Клиа имел меньше опыта в гонках, чем я.

МХ: Вы выстроили отличные взаимоотношения с Джоком.

ЖВ: Да, потому что Джок спортсмен. Он был игроком в регби, так что с психологией все было в порядке. Он понимал все и именно поэтому он был хорош с Михаэлем Шумахером и был хорош с Льюисом Хэмилтоном. Это больше, чем быть инженером, это не просто вопрос чисел.

Для меня ритм гонки в F1 оказался трудным. В Индикар мы привыкли к сейфети-карам, поэтому не было смысла в том, чтобы создавать 20 секундный отрыв. Ты отъезжал на три секунды и держал этот отрыв, следя за расходом топлива и шин. Именно поэтому, когда я одержал свою первую победу в F1 на Нюрбургринге, Михаэль Шумахер финишировал упираясь в мою коробку передач. Я просто держал свой темп и осознал, что мне надо немного изменить подход.

МХ: Когда ты выиграл чемпионат, Деймона не было в команде и вместо него твоим напарником был Хайнц-Харальд Френтцен. Каковы они в сравнении?

ЖВ: Я многому научился у Деймона, он так напряженно работал. Он был реально быстр. Шаг который я сделал от Формулы Атлантик в Индикар был столь же велик, как когда я перешел из Индикар в Формулу 1. Деймон помог мне с этим. Было хорошо иметь рядом с собой кого-то вроде него и это подготовило меня к следующему году, потому что когда подписали Френтцена, его подписали, чтобы он выиграл титул.

МХ: Прямо так?

ЖВ: Ага, так и сказали. И они были не правы говоря так, потому что я просто уничтожил его. Началась психологическая игра — примерно как то, что Нико делает с Льюисом. Если есть три команды, которые могут выиграть, не стоит играть в такие игры с напарником. Но если победить могут только ты и твой напаник, а в начале сезона все выглядело именно так, поскольку мы были намного быстрее Феррари, а потом, каким-то образом они нашли скорость, по большей части за счет выхода из поворотов, что было очень странным... Но, прежде чем это случилось, началась битва с ним (Френтценом). Мои напарники в начале сезона всегда оказывались захваченными врасплох, потому что я никогда не ехал быстро на предсезонных тестах. Я был занят работой над настройками, а не квалификационным кругом. В первой же квалификации я был быстр. Затем нужно было лишь продолжать начатое. Я не заню сколько раз Хайнц-Харальд думал, что поул у него, но на последнем круге я выхватывал его у него из под носа. Со временем подобное изматывает тебя.

МХ: Он в любом случае был подвержен этому.

ЖВ: Да, был. Патрик Хед тоже помог, потому что он был еще тот грубиян. Чем сильнее ты противостоишь ему, тем больше он тебя уважает. Или так, или он сокрушит тебя. Именно это произошло с Френтценом. Патрик доводил его до слез. В какой-то момент Патрик сказал: «Тебе просто нужно быть больше похожим на Жака и не слушать меня.»

МХ: Ты перешел в BAR и они стали выступать в F1. Не был ли проект слишком амбициозным?

ЖВ: Нет, не был. Посмотри, что мы смогли создать за короткое время, не многим удавалось подобное. Если посмотреть на первый сезон (1999), машина была быстра, но постоянно на пределе. У нас был двигатель Мекахром и он вибрировал как сумасшедший, и машина была на пределе. Вибрации уничтожала то немногое, что у нас было, разрушая гидравлику и т.п.

Машина была быстра: я регулярно ехал в первой шестерке, но ни разу не финишировал в очках. Риккардо Зонта врезался в главную трибуну Сильверстоуна, из-за того, что что-то сломалось в машине (это было в 2000 году во время тестов). Каждую гонку я волновался, что могу быть травмирован, поскольку я ждал какой-нибудь поломки. Так невозможно гоняться.

Это была отличная группа людей, но машина была на пределе. Ошибкой было заявлять о том, что мы собираемся выиграть первую же гонку. Я сам поверил в это, ты говоришь себе: «Почему бы и нет?»
Мы начали отличный проект, а затем, когда пришла Хонда, мы подумали: «Бинго!»

МХ: Что пошло не так?

ЖВ: Я не знаю. Я думаю это из-за того, что уже были не 80-е годы, когда Хонда была единственной компанией создававшей профессиональные двигатели для Формулы 1. И этому способствовала японская ментальность, не позволявшая им говорить своим боссам, что что-то идет не так, из-за чего в Японии думали, что все в порядке.

Они также уделяли значительное внимание мощности. Поэтому ради незначительной прибавки в пиковой мощности, они пожертвовали крутящим моментом, в противоположность Рено.

Когда мы добыли два подиума, все выглядело так, что мы прогрессируем. После третьего года, я говорил с Флавио Бриаторе о том, чтобы перейти в Рено. Контракты были идентичными. Вопрос о деньгах не стоял в обоих случаях и мог выбирать одно из двух.

Это был трудный выбор, потому что BAR была командой, которую я создал и Хонда упрашивала меня остаться. В последнюю минуту я согласился остаться и это выглядело как правильное решение, поскольку в следующем сезоне Рено были просто нигде.

Задним числом легко рассуждать. В тот момент я не знал, что Крейга Поллока собираются убрать из BAR, так что, внезапно моя защита исчезла, когда появился Дейвид Ричардс. Я также не знал, что через три месяца Хонда отвернется от меня. Внезапно, я оказался паршивой овцой и я не смог на это ответить.

Машина ломалась буквально в каждой гонке. Команда заявила, что хочет избавиться от меня из-за денег, при этом платя Дженсону Баттону больше, чем когда он пришел. Это была политика. Грустно то, что пресса купилась на это. Как только это происходит, ты уже никак не можешь защитить себя.

МХ: Можешь ли ты сказать, что это был один из самых разочаровывающих моментов в твоей карьере?

ЖВ: Могу. Я столько работал ради команды. Пару сезонов я был гонщиком с наибольшим накатом на тестах. Я стер свою задницу. Даже когда мы были 18-ми, я рисковал, ни разу не было момента, когда бы я сдался. Я никогда не критиковал команду и я должен сказать, что пилотировал лучше, чем в 97-ом году.

Я мог принять слабые результаты, потому что я знал, как много я работал. Но принять недостаток понимания за пределами команды о том, что реально происходит было гораздо труднее.

МХ: Ты проехал три гонки за Рено в конце 2004 года, прежде чем провести пару сезонов за Заубер. Что бы ты сказал об этом опыте?

ЖВ: Я подписал контракт с Заубером на 2005 год, но убедил их, что будет хорошим опытом проехать три гонки за Рено, в частности потому, что они использовали шины Мишлен и я мог бы посодействовать в том, чтобы Мишлен пришли в Заубер (которые использовали в тот момент Бриджстоун) в 2005, и в тоже время узнать побольше о шинах.

Это также позволило мне поработать с Фернандо, что было очень хорошим опытом. Моим инженером был Алан Пермейн и для меня это было словно вернуться в прошлое. Во время трех гонок у нас была новая машина и мы изменили в ней все. Они дали мне так много свободы и то, что они верили тому, что я говорил, было очень приятным аспектом.

То как эта группа людей работала было просто замечательно. Я обнаружил, что Фернандо фантастический напарник, чрезвычайно полезный. Даже когда я оказывался впереди, это не было проблемой.

МХ: Если ты так хорошо узнал Фернандо, должно быть ты с интересом наблюдал за его переходом в МакЛарен в 2007 году?

ЖВ: В МакЛарене он столкнулся примерно с тем, с чем я, когда Дженсона пригласили в BAR. Они словно сказали Фернандо: «Льюис наше будущее, а ты просто чемпион мира, так что заткнись.» Попросту они использовали Алонсо, чтобы подтянуть Льюиса, и это ему не понравилось. И он решил поставить команду на место и он был прав.

Нет необходимости подгонять новичка так рано, он будет в порядке через три года. Просто подождите и дайте вашему чемпиону мира делать то, что он должен делать. Я думаю вот в чем был не прав МакЛарен. Фернандо сделал единственное, что мог сделать.

МХ: А Заубер? Ты провел за них два сезона.

ЖВ: Я пришел туда и мне было сказано: «Заткнись и рули, мы знаем, что лучше для машины. Нам не надо от тебя информации для настроек.» Это все из-за Вилли Рампфа. Остальные инженеры были отличными и я всегда был близок с Монишей Кальтенборн. Я пожаловался через прессу о том, что мои требования об изменениях не были восприняты и, когда они прочитали об этом, Заубер вынужден был поставить амортизаторы, которые я хотел и машина стала быстрее.

Но они только еще больше разозлились. После этого, отношения испортились, просто из-за одного или двух человек в инженерном департаменте. Но каждый раз, когда я теперь прихожу в команду, я словно оказываюсь в семье, это здорово.

МХ: Я удивлен, что ты всегда такой неунывающий.

ЖВ: Эй, всегда есть завтрашний день. Я здоров, у меня четыре пацана, я зарабатываю деньги, я по-прежнему гоняюсь, когда многие уже нет, у меня все еще есть страсть. Вот почему я расстраиваюсь, ведь я люблю спорт, гонки, соревнования. Когда я вижу некоторые вещи, которые происходят с F1 и отсутствие здравого смысла, это по настоящему задевает меня. Возможно я слишком страстен.

За последние несколько лет я управлял многими разными машинами и это сделало меня еще лучше как гонщика, это действительно весело и заводит. Участие в Инди 500 этого года и возвращение к таким скоростям было просто необыкновенным. Первые 20 кругов я думал: «Я еду быстро, я все делаю верно.» И я выдавал лишь 180 миль в час. «Черт! Как же я смогу выдать 200?»

Это было трудно физически, я не мог дышать и все расплывалось перед глазами. Я вернулся через неделю и я поехал быстро, без проблем. Это вопрос привыкания мозга ко всему, это все еще там, где то там. Я внес изменения в настройки и вспомнил, как это было 19 лет назад: та же траектория, тоже чувство... все. Мы нарастили темп благодаря этой информации и мы реально не знаем, откуда она пришла.

МХ: Тебе определенно есть о чем вспомнить, начиная с твоих школьных дней здесь. Спасибо тебе, что поделился отличными воспоминаниями.

ЖВ: Это было весело. Спасибо.

[anthrop]

офигенное интервью

[Zar]

Интервью бомба! :rolleyes: :D

[nelsonpiquet2007]

Интервью бомба! :rolleyes: :D

с чего Зар Найджа на аве, аль Фарион и Ляшко надоели

[Zar]

с чего Зар Найджа на аве, аль Фарион и Ляшко надоели

Фарион и Ляшко приходящи, а шумафобы вечны, Найдж наш человек оказался B)

[ilovef1]

Интервью бомба! :rolleyes: :D

Интересное интервью, только если бы его давал Шумахер, ты бы назвал его бесчувственным скотом, который легко пережил потерю отца;) Который типа просто перевернул страницу.